Богатыри не мы. Устареллы

– Эйяфьядлайёкюдль! – вскричала Перпетуя, и в ее голосе прозвучало полноценное осуждение. Бабушка негодяя была негодяйкой, и если б ее как следует повесили, по дорогам бы не разъезжали подозрительные блондины… И не спасали, когда их никто не просит, потому что… потому что… лучше бы ее съел тролль… Бурый! Обыкновенный! А теперь у тролля косички и лошадки, у дона Проходимеса – Моргенштерн с дриадами, а она… Она будет другому отдана, вот прямо сейчас и будет…

– У вас неожиданные, но яркие ассоциации, – маг выглядел удивленным, но явно довольным, – и вы нетерпимы к разврату. Верхней Моралии нужна именно такая королева, однако слушайте дальше. Король через надежных людей воззвал к якобы мужу своей жены. Увы, его надежды не оправдались: обезумевший от страсти глупец и не подумал восстановить справедливость и покарать порок. Пришлось вмешаться учителю, однако злодейка вновь бесследно исчезла. Все, чем маг смог помочь своему ученику, – это посылать ему белоснежных, приносящих наследников аистов. Увы, либо в заклятие вкралась неточность, либо, что гораздо вернее, его каким-то образом смогла исказить коварная графиня. В Верхней Моралии не стало молока и многих видов насекомых, а дарованные аистами принцы и принцессы, в полной мере унаследовав высокую нравственность основателя династии, обладают неказистой внешностью. Последнее обстоятельство дает злым языкам повод утверждать, что Моралесы-и-Моралесы отрицают разврат только из-за невозможности предаться таковому. Но брак с пурийской принцессой положит этому конец.

– Да, – все еще кипя, подтвердила принцесса.

– Тогда в добрый путь, и помните, вам не о чем жалеть! Не о чем. Не о чем…

– Не о чем, – повторила принцесса и внезапно увидела то, о чем пурийские принцессы не жалеют. Вечереет, загораются звезды, гномы обслуживания собирают на стол. Законодательная и Судебная головы Трития в ожидании ужина беседуют с Гамлетом о проппо-ведниках и проппо-гандистах, Исполнительная дочитывает про утреннюю Каму, эльф Картофиэль журит расшалившуюся Розочку, а дон Проходимес валяется на спине рядом с уютно свернувшимся Моргенштерном и жует травинку. В краю далеком ему не нужен никто. Негодяй! Какой же он все-таки негодяй…

– Я готова! – резко бросила Перпетуя и поняла, что место мага уже занял Яготелло с хризантемой, а в шлейф вцепились успевшие вернуться пажи. Жених что-то говорил, его волосики топорщились, а нос дергался. Он не станет дарить ей цветов без должного повода, облысеет и потеряет эту, как ее… Ну и пусть! Зато в роду Моралесов-и-Моралесов нет эйяфьядлайёкюдлей! Это очень, очень достойная партия. Она станет королевой Верхней Моралии, ее все будут уважать, а дон Проходимес умрет где-нибудь в канаве. Или утонет. Или подхватит свинку, и ему будет некому подать стакан воды, потому что ни Моргенштерна, ни гнедого за водой не пошлешь, а козлодой его бросит, бросит, бросит!!!

Ее Высочество Перпетуя Пурийская не заметила, как домчалась до врат. Что-то торжественно взвыло, вспыхнула надпись: «Скажи «Нет разврату!» и входи!»

Так просто! И потом его действительно нет и не будет. Не будет вообще ничего! Все пропало!

– Дет разврату, – всхлипнула принцесса, скособочиваясь, дабы опереться на руку венценосного жениха. – Дет!

Врата дохнули серым, как мышь, водородом и величественно распахнулись. Раздались звуки хорала, дорогу заступили долговязые моралиссимусы в белоснежных ливреях и головных уборах, напоминающих аистиные клювы. За их спинами дрожал и клубился всебесцветный занавес.

– Разврату – нет! – выщелкивали моралиссимусы. – Мораль! Мораль! Мораль!

– Что превыше всего? – гаркнула парящая перед занавесом необъятная тетка в белом и с белым же хлыстом. Вдовствующая королева, чей моральный уровень был столь высок, что земля ее не носила уже лет восемь.

– Бораль, – прошептала Перпетуя, и розовых пажей сменили белые, а всебесцветный занавес величественно пополз вверх.

– Что оправдывает все?

– Бораль, – сказала дева, и моралиссимусы расступились, после чего стала видна всебесцветная дорожка, ведущая к Высокому Моральному обелиску, точной копии того, что в Жмурдии показался принцессе неприличным. Что ж, значит, она ошибалась и в этом.

– Громче, – потребовала королева-мать. – Отчетливей. Принципиальней. Бескопромиссней.

– Бораль! – заорала принцесса, вступая на ведущую к обелиску всебесцветную дорожку. – Борале-Боралиссимо!!!

– Дууууура, – раздалось с небес и сзади, но Перпетуя так и не поняла, был ли то дракон, козлодой Йорик, ветер или же тот самый Глас Вопиющий, про который слышали все, но которого лично не слышал никто. Принцесса обернулась, однако занавес уже вернулся на прежнее место, и на нем медленно проступала какая-то надпись. Перпетуя задержалась, в глубине души надеясь увидеть «Скажи «Разврату – да» и выходи», но во всебесцветном мареве клубилось: «ВыходЪ восЪпЪрещенЪ!»

На сей скорбной, но высокоторжественной и высокоморальной ноте нам бы следовало закончить свое повествование, однако дальнейшее развитие событий вынуждает добавить