Богатырь

Это очень красиво – бой обоеруких воинов. Пенье стали и метель клинков. Но не сейчас. Сейчас оба противника медленно кружились по площадке, выжидая, выгадывая и ни на сантиметр не сокращая дистанции. Будто меж их боевыми поясами – невидимый несгибаемый стрежень.

Зрители, которых набралось сотен пять, не считая сторонников Духарева и Семирада, вопили, понуждая поединщиков к активным действиям, но те – не слышали. Их мир сузился до двух дюжин квадратных метров ристалища.

Время от времени то один, то другой делали короткий рывок вперед… Без продолжения, потому что не чувствовали позиционного преимущества.

Габдулла щерился, Богуслав, кажется, что-то ему говорил… Духарев не слышал. Все заглушал рёв толпы. Но он видел, как шевелятся губы сына…

И Славка продолжал говорить, когда начал уже реальную атаку.

Они наконец сошлись. И стальная метель взвихрила мелкий декабрьский снежок. Клинки мелькали так быстро, что даже Духарев, со всем своим почти полувековым воинским опытом, не успевал отслеживать удары. Но он видел, угадывал по стойкам противников, что преимущества нет ни у одного из них. Даже звон металла о металл был звоном соприкоснувшихся клинков, а не лязгом лезвия о бронь.

Две-три секунды – и соперники разошлись. Вернее, отпрянули разом и застыли, чуть расслабившись, выравнивая дыхание, экономя силы, потому что усталость убивает так же надежно, как прошедший под запоздавшую защиту меч. При равенстве сил побеждает тот, кто выносливее. Эту аксиому любой воин заучивает одной из первых.

Еще одна атака. На этот раз – пара ударов, и всё. Разошлись.

Габдулла больше не ухмыляется. А Богуслав больше не говорит – молчит. И через десяток секунд снова атакует. И снова – пара ударов, не больше.

Но на этот раз результат есть. Габдулла с удивлением глядит на свою десницу в стальной кольчужной перчатке. Перчатка – на месте. И пальцы – на месте. Но сабли в них уже нет. Она падает на снег шагах в трех от княжьего телохранителя. И то, что он не пытается тотчас ее вернуть, а принимает левостороннюю стойку, говорит о многом. Например, о том, что Габдулла скорее всего потерял возможность пользоваться правой рукой.

Если это не хитрость. Потому что отступает Габдулла к ней, к упавшей сабле.

Богуслав не спешит. Но и не дает дистанции увеличиться.

Габдулла – над саблей. Поднять ее – полсекунды. Но полсекунды – это очень много. Этого времени Богуславу хватит, чтобы одолеть разделяющие их метры.

Духарев видит: левосторонняя стойка у Габдуллы хороша. Левой он сражается не хуже, чем правой.

Богуслав выжидает. Габдулла – тоже… И вдруг резко наклоняется к упавшей сабле.

Богуслав атакует едва ли не раньше, чем правая рука Габдуллы идет вниз…

Духарев успевает понять, что наклон мусульманина – обманка. Что он не собирается хватать саблю. Что он…

Конечно, предупредить сына Сергей Иванович не успевает.

Но в этом и нет необходимости. Стремительный хлест по ногам Богуслав встречает сильной частью правого меча и бьет сам. Просто и бесхитростно. Сверху вниз. По незащищенному правому боку Габдуллы, который и уже не защитить. Шемаханец всё вложил в коварный взмах. Победить или умереть. Не победил. Но и не умер.

Мечом сверху и ногой – снизу… Габдулла опрокидывается навзничь, падая, пытается достать противника…

Но Славка контролирует саблю, вяжет ее собственным клинком. Ему сейчас совсем просто добить противника, но он этого не делает. Вжимает острие меча в кольчужное плетение на шуйце Габдуллы, давит, пока тот не разжимает пальцы. Богуслав пинком отбрасывает саблю мусульманина, сдвигает шлем на затылок и говорит отцу:

– Я победил, верно?

Его слова слышны всем, потому что народ замер в ожидании развязки и над ристалищем – звенящая тишина.

Которая тут же взрывается ликующим ревом народа.

Симпатии толпы, как правило, на стороне победителя. Да и род князь-воеводы Серегея в Киеве любят куда больше, чем боярина Семирада. И потому сейчас даже самые истовые христиане радуются, что правда восторжествовала. Варяжская правда.

Глава 17

Плоды победы

– А я думал: он тебя поймает, Славка! – заявил Илья, устраиваясь в санях поудобнее. – Вы же доставали одновременно. Он – тебя, а ты – его. Он бы тебя ранил, а ты б его убил! Бать, а зачем он так сделал?

– Честь, я думаю, – предположил Сергей Иванович.

Он тоже устроился в санях. Его коня вел на поводу дружинный отрок.

– Понял, что будет побежден, и решил добыть хоть что-то. А Славка – не повелся.

– Бать! Ну как я мог повестись! Я его по пальцам приложил о-очень знатно. Уверен, что сломал парочку. Такой рукой он не то что драться, задницу не подтер бы! И ловушка-то – хлипкая. Сработала бы, если б я, как петушок глупый, кинулся.

– А я б – кинулся, – признался Илья. – Чтоб он вторую саблю не схватил.

– Ты – молодой, шустрый, – усмехнулся Богуслав. – А я – муж зрелый. Нам суетиться не по годам. Мы всё не спеша делаем. Обстоятельно.

– Угу. Не спеша. Биться. Ты сказал тоже!