Богач, бедняк. Нищий, вор

Нужно быть чертовски самонадеянным, подумал Рудольф, чтобы позволить себе это «увы».

— А каким ты будешь в сорок, Рудольф? Таким, как я?

— Нет, — твердо ответил Рудольф.

— Очень мудро. Насколько я понял, ты не хочешь походить на меня?

— Нет. — Сам напросился на такой ответ.

— Почему же? Ты меня не одобряешь?

— Да, немного, — сказал Рудольф. — Но не поэтому.

— Так почему же все-таки ты не хочешь быть таким, как я?

— Мне хотелось бы иметь такой дом, как у вас. Иметь столько же денег, книги и такую же машину. Так же хорошо говорить, как вы, столько же знать, ездить в Европу…

— Но…

— Но вы одиноки. И несчастны.

— Значит, когда тебе исполнится сорок, ты не намерен быть одиноким и несчастным?

— Нет.

— У тебя будет красивая любящая жена, которая каждый вечер будет поджидать тебя на станции, чтобы отвезти после работы домой, симпатичные умные дети, которые тоже будут любить тебя и которых ты проводишь на следующую войну… — Бойлен говорил таким тоном, словно рассказывал сказку малышам.

— Я не собираюсь жениться, — прервал его Рудольф.

— Вот как? Ты успел прийти к каким-то собственным выводам о браке? Я в твоем возрасте был другим. Намеревался жениться. И женился. Мечтал, что мой пустынный замок наполнится детским смехом… Но, как ты, вероятно, заметил, я теперь не женат, и в моем доме почти никогда не слышно смеха. Впрочем, еще не все потеряно. — Он достал из золотого портсигара сигарету и щелкнул зажигалкой. В свете пламени волосы его казались седыми, а тени легли на лицо глубокими складками. — Я делал твоей сестре предложение. Она тебе говорила об этом?

— Да.

— А она объяснила, почему мне отказала?

— Нет.

— Она говорила тебе, что была моей любовницей?

Это слово показалось Рудольфу грязным. Скажи Бойлен: «Она говорила тебе, что я ее трахал?» — это меньше задело бы Рудольфа. А так сестра выглядела еще одной собственностью Бойлена.

— Да, говорила.

— Ты это порицаешь?

— Да.

— Почему?

— Вы для нее слишком стары.

— Отказав мне, она ничего не потеряла. А я — потерял… Когда увидишь ее, скажи, что мое предложение остается в силе. Скажешь?

— Нет.

Бойлен, казалось, пропустил его «нет» мимо ушей.

— Скажи, что мне невыносимо лежать в постели без нее. Открою тебе секрет. В тот вечер я не случайно оказался в «Джеке и Джилл». Сам понимаешь, такие места не для меня. Но я решил непременно узнать, где ты играешь. Когда вы с Джули вышли из дансинга, я специально пошел следом. Возможно, подсознательно я надеялся найти в брате что-то от его сестры…

— Я, пожалуй, лучше пойду спать, — жестко сказал Рудольф и вышел из машины.

Он забрал с заднего сиденья свою удочку, корзинку и сачок, а также пожарные сапоги. Надел нелепую фетровую шляпу. Бойлен сидел, курил и, щурясь, смотрел сквозь дым на прямую линию огней на Вандерхоф-стрит, выстроенных словно для изображения перспективы. Огни уходили в бесконечность, где прямые линии встречаются или не встречаются.

— Не забудь сумку, пожалуйста, — напомнил Бойлен.

Рудольф взял сумку. Она была совсем легкая, как будто пустая. Какая-нибудь безделица богатых.

— Еще раз спасибо за прекрасный вечер, — сказал Бойлен. — Боюсь, я один получил от него удовольствие. И всего лишь за пару рваных сапог, которые мне все равно не нужны. Я дам тебе знать, когда стенд для стрельбы будет установлен. А теперь иди, молодой неженатый разносчик булочек. Я буду думать о тебе в пять часов утра.

Он включил мотор, и машина рванула с места.

Рудольф проследил за красными хвостовыми огнями, этим двойным сигналом «Стоп!», пока они не исчезли в бесконечности, затем отпер дверь рядом с булочной и втащил свою поклажу в коридор. Он включил свет и посмотрел на сумку. Она была не заперта. С ручки свешивался ключик на кожаном ремешке. Он открыл сумку, надеясь, что мать не слышала, как он вошел.

В сумке лежало небрежно брошенное красное платье. Рудольф вынул его и внимательно оглядел. Оно было кружевное, с глубоким вырезом спереди. Он попытался представить себе сестру в этом платье, почти не скрывавшем ничего.

— Рудольф? — раздался сверху сварливый голос матери.

— Да, мам. — Он быстро выключил свет. — Я сейчас вернусь. А то я забыл купить вечерние газеты.

Он схватил сумку и вышел из дома, стремясь опередить мать, если она спустится. Он сам не знал, кого оберегает — себя, Гретхен или мать.

Рудольф побежал к Бадди Уэстермену, жившему в соседнем квартале. По счастью, в его доме, большом и старом, еще горел свет. Мать Бадди разрешала группе «Пятеро с реки» репетировать в подвале. Рудольф свистнул. Мать Бадди была веселая, общительная женщина, она любила, когда ребята собирались у них в доме и после репетиций угощала их молоком с кексом, но Рудольфу не хотелось сегодня с ней говорить. Он снял ключик с ручки, запер сумку и положил ключик в карман.

Через некоторое время появился Бадди.

— Эй, что произошло? Чего это ты заявился так поздно?