Богач, бедняк. Нищий, вор

— В молодости мой отец ловил лососей в Гудзоне, — сказал Бойлен. — Можешь себе представить, каким был Гудзон, когда здесь жили индейцы? До рузвельтовских времен. По берегам ходили медведи и рыси, к воде спускались олени.

— Мне случается порой увидеть оленя, — сказал Рудольф. Он никогда не пытался представить себе, как выглядел Гудзон, когда его бороздили каноэ ирокезов.

— Олени — беда для урожая, беда, — заметил Бойлен.

Рудольф с удовольствием снял бы сапоги и вылил из них воду, но носки у него были залатаны, и ему совсем не хотелось демонстрировать Бойлену толстые заплаты — материнское рукоделие.

Словно прочитав его мысли, Бойлен сказал:

— Мне кажется, тебе следует разуться и вылить воду из сапог. Вода, должно быть, холодная.

— Это точно, — сказал Рудольф, стягивая сапоги.

Бойлен, казалось, ничего не заметил. Он оглядывал густой лес, который стал собственностью его семьи сразу после окончания Гражданской войны.

— Раньше отсюда просматривался дом. Этих зарослей тогда не было. Круглый год здесь работали десять садовников, а сейчас не нанять ни одного… Впрочем, в этом нет и смысла. — Он внимательно оглядел разросшийся кустарник, заросли карликовых дубов, ольхи и кизила. — Все эти деревья — сорняки, — сказал он. — Первозданный лес, где только человек — гнус. Кто это сказал?

— Лонгфелло, — ответил Рудольф. Он снова надел сапоги. Носки у него были совсем мокрые.

— Ты много читаешь? — спросил Бойлен.

— Мы учили это в школе, — не захотел хвастать Рудольф.

— Я рад, что наша образовательная система не забывает о наших птицах и их родных диких местах, — заметил Бойлен.

«Опять выдрючивается, — подумал Рудольф. — На кого он хочет произвести впечатление?» Рудольф не слишком любил Лонгфелло, но за кого себя считает Бойлен, почему он говорит тоном такого превосходства? Ты что, братец, тоже пишешь стихи?

— Кстати, у меня, кажется, где-то валяются болотные сапоги до бедра. Не помню уж, когда я их купил. Если они тебе как раз, можешь взять. Зайдем в дом, ты их примеришь.

Рудольф хотел прямо с ручья вернуться домой. До автобусной остановки было далеко, и нужно было спешить, родители Джули пригласили его на ужин, а потом они с Джули собирались пойти в кино. Но болотные сапоги… Новые они стоят не меньше двадцати долларов.

— Спасибо, сэр, — сказал он.

— Не называй меня «сэр». Я и без того чувствую себя достаточно старым.

Они пошли к дому по заросшей дорожке.

— Давай я понесу корзинку.

— Она не тяжелая, — сказал Рудольф.

— Позволь. Может, хоть тогда мне будет казаться, что я сегодня сделал что-то полезное.

«А ведь он несчастный, — удивленно подумал Рудольф. — Такой же несчастный, как моя мать». Он отдал Бойлену корзинку, и тот перекинул ее через плечо.

Огромный дом на холме весь зарос плющом — бесполезная крепость из нетесаного камня, призванная защищать обитателей от рыцарей в доспехах и колебаний на бирже.

— Смехотворно, не правда ли? — пробормотал Бойлен.

— Да.

— А ты словоохотливый собеседник, — рассмеялся Бойлен, открывая массивную дубовую дверь. — Входи.

«В эту дверь входила моя сестра, — подумал Рудольф. — Мне следует повернуться и уйти».

Но он не ушел.

Они оказались в большом темном холле с мраморным полом и широкой лестницей, которая, изгибаясь, вела наверх. Тотчас появился пожилой слуга в сером альпаковом пиджаке и галстуке-бабочке, точно Бойлен, войдя в дом, тотчас потянул его к себе на веревочке.

— Добрый вечер, Перкинс, — сказал Бойлен. — Это мистер Джордах, наш молодой друг.

Перкинс едва заметно поклонился. Он чем-то походил на англичанина. У него было лицо преданного королю и отчизне вассала. Он взял у Рудольфа его потрепанную фетровую шляпу и возложил ее на длинный стол у стены, как венок на королевскую могилу.

— Перкинс, вы не будете так любезны сходить в оружейную и поискать там мои старые болотные сапоги? Мистер Джордах — рыбак. Вот, полюбуйтесь. — И он открыл корзинку.

— Отличного размера, сэр, — сказал этот поставщик двора ее величества.

— Верно? — Мужчины разыгрывали спектакль, правила которого были неизвестны Рудольфу. — Отнесите поварихе. Попросите ее что-нибудь из них приготовить на ужин. Ты ведь останешься поужинать, Рудольф, не так ли?

Рудольф заколебался. Ему придется пропустить свидание с Джули. Но ведь он ловил рыбу в ручье Бойлена да еще получит сапоги.

— А можно мне от вас позвонить? — спросил он.

— Конечно. — И Бойлен снова повернулся к Перкинсу: — Скажите поварихе, что нас будет двое. — Аксель Джордах не будет есть форель на завтрак. — Да, и еще, — сказал Бойлен, — принесите, пожалуйста, мистеру Джордаху пару приличных теплых носков и полотенце. Он промочил ноги. Сейчас он молод и не обращает на это внимания, но когда лет через сорок будет, как мы с вами, страдать от ревматизма и с трудом добираться до камина, он еще вспомнит этот день.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Перкинс и вышел на кухню или в оружейную — неизвестно ведь, где что находится.

— Тебе, пожалуй, лучше снять сапоги здесь. Ты будешь чувствовать себя уютнее, — заметил Бойлен, вежливо намекая этим, что будет не в восторге, если Рудольф наследит по всему дому.