Богач, бедняк. Нищий, вор.

На следующее утро ровно в девять, как ему и было велено, Брэд пришел со связкой ключей от сейфов в различных далласских банках. Глаза у него были красные, и он выглядел так, словно не спал всю ночь.

Визит к юристу и поездки по банкам заняли большую часть утра, и Рудольфу пришлось спешить, чтобы успеть на самолет, вылетавший из Далласа в Вашингтон в полдень.

В самолете он отказался от завтрака и двух положенных пассажирам первого класса коктейлей. Достал из портфеля проект сметы и хотел поработать, но не мог сосредоточить внимание на цифрах. Из головы не выходил Брэд — обреченный, опозоренный, банкрот, которого ждет тюрьма. А все из-за чего? Из-за алчной голливудской девки. Мерзко. Брэд сказал, что любит ее и ни о чем не жалеет. Любовь… Пятый всадник Апокалипсиса. По крайней мере в Техасе. Невозможно представить себе, что Брэд испытывает какие-то высокие чувства. Брэд был человеком — теперь Рудольф убедился в этом, — словно созданным для кабаков и борделей. Может быть, Рудольф давно знал это, но не хотел себе в этом признаться. Почему-то всегда трудно верить, что другие тоже умеют любить. Быть может, его отказ признать тот факт, что Брэд способен чувствовать любовь, не что иное, как высокомерие? Он ведь сам любит Джин, подумал Рудольф, но готов ли он погубить себя ради нее? Нет. Пожалуй, нет. Что же, тогда, значит, он легковеснее, чем этот болтливый, потный человек в нелепой голубой рубашке? И не он ли виноват в том, что для его друга пришел этот черный день и впереди его ждет еще много таких дней?

Конечно, было бы проще, сославшись на свою занятость в Уитби, отправить Джонни Хита одного в Даллас улаживать это дело. Откровенно говоря, у него мелькнула такая мысль, но он отверг ее как трусость. Он отправился в Даллас, чтобы сохранить уважение к себе. Уважение к себе? Но, быть может, это то же самое тщеславие? Быть может, постоянная удача притупила его чувства, сделала его самодовольным, уверенным в собственной непогрешимости?

Когда Брэда окончательно признают банкротом, решил Рудольф, надо будет как-то его поддержать. Может, тайком посылать ему пять тысяч в год? Так, чтобы на эти деньги не наложили лапу ни кредиторы Брэда, ни правительство. Но можно ли этими деньгами — а Брэду они будут нужны позарез, и он будет не в силах от них отказаться — покрыть цену боли и унижения, которые испытывает Брэд, принимая деньги от человека, отвернувшегося от него в трудную минуту?

Засветилось табло «Пристегните ремни». Самолет начал снижаться. Рудольф сложил бумаги в портфель, вздохнул и пристегнул ремень.

В отеле «Мэйфлауэр» его ожидала телефонограмма от секретаря с просьбой срочно позвонить в Уитби. Рудольф звонил два раза, но линия была занята, и он решил было вначале связаться с одним сенатором, который, скорее всего, сумел бы помочь ему оградить Билли от опасностей, грозящих солдату США.

Однако после третьей попытки ему наконец удалось дозвониться до своего секретаря.

— Извините, господин мэр, — устало сказал Уолтер, — но мне кажется, вам лучше вернуться сюда немедленно. Вчера, после того как я уже ушел домой, началось бог знает что. Я узнал об этом только сегодня утром, иначе постарался бы связаться с вами раньше.

— В чем дело? Что произошло? — нетерпеливо спросил Рудольф.

— Все так запутано. Я не уверен, что смогу восстановить последовательность событий. В общем, когда Отмен приехал в общежитие, студенты забаррикадировали вход и не пустили его. Дорлэкер пытался убедить Отмена отозвать полицейских, но гот отказался. Когда же полицейские снова попытались войти, студенты начали швырять в них чем попало. Отмену угодили в глаз. Говорят, ничего серьезного, но он сейчас в больнице, и полиция временно отступила. Потом другие студенты организовали массовую демонстрацию… перед вашим домом. Я только вернулся оттуда. Газон перед домом в ужасном состоянии. Миссис Джордах дали успокоительное и…

— Остальное расскажете, когда я буду в Уитби. Я вылетаю первым же самолетом.

— Я так и думал, что вы это сделаете, — сказал Уолтер, — и уже позволил себе послать Скэнлона с вашей машиной. Он будет ждать вас в «Ла Гардиа».

Толстый Скэнлон, разговаривая, сипел и задыхался. Он числился в полиции, хотя ему было уже почти шестьдесят и его вот-вот должны были отправить на пенсию. Он страдал ревматизмом, и то, что его определили в шоферы к Рудольфу, было поистине милосердием.

— Если бы мне пришлось все начинать сначала, — задыхаясь, сказал Скэнлон, — клянусь, я ни за что не пошел бы служить в полицию города, где есть студентишки или чернозадые.

— Скэнлон, ради боса! — одернул его Рудольф. Он с первого дня безуспешно пытался выправить лексикон Скэнлона. Рудольф сидел на переднем сиденье рядом со старым полицейским, который вел машину так медленно, что это действовало на нервы. Но Скэнлон бы обиделся, если бы Рудольф сам сел за руль.