Богач, бедняк

Она прибавила шагу. Бумажная сумка с бутылками тяжело оттягивала руку, через другую руку у нее был переброшен костюм Вилли. Она надеялась, что застанет его дома. Но она никогда не знала в точности, будет ли это так. Гретхен возвращалась с только что закончившейся репетиции, а к восьми часам ей надо снова вернуться в театр. Николс и режиссер подготовили ее на замену и сказали, что у нее есть талант. Пьеса пользовалась скромным успехом, но, без сомнения, должна была продержаться до июня. Каждый вечер Гретхен трижды проходила в купальнике через всю сцену. Публика всякий раз смеялась, но смех был какой-то нервный. Услышав в первый раз смех на предварительном просмотре, автор пришел в ярость и хотел выбросить этот персонаж из пьесы, но Николс и режиссер заверили его: это хорошо, когда пьеса вызывает смех. Гретхен несколько раз приносили своеобразные письма и телеграммы с приглашением на ужин, а два раза она даже получила от кого-то розы. Она никогда никому не отвечала. После спектакля в ее уборной всегда был Вилли – он присутствовал при том, как она смывала тонирующий грим с тела и одевалась. Желая поддразнить ее, он иногда говорил: «О Господи, и зачем я только женился? Это не мои слова – цитата».

Развод затягивается, говорил он.

Гретхен поднялась по ступенькам в холл посмотреть, нет ли писем. Для Эббот-Джордах. Она сама напечатала фамилии на карточке.

Открыв своим ключом дверь на лестницу, Гретхен взбежала по ступенькам на третий этаж. Она всегда спешила домой. Слегка задыхаясь от подъема, отперла дверь в квартиру. Дверь открывалась прямо в холл, который был и гостиной.

– Вилли! – крикнула она. Квартирка была маленькая, всего две комнаты, и кричать не имело смысла. Но Гретхен нравилось произносить вслух его имя.

На ободранном диване сидел Рудольф со стаканом пива в руке.

– О-о! – выдохнула Гретхен.

– Привет. – Он встал, поставил стакан и, перегнувшись через сумку с пивными бутылками и костюмом Вилли, поцеловал ее в щеку.

– Руди! Что ты здесь делаешь? – воскликнула она, ставя сумку с пивом на пол и вешая костюм Вилли на спинку стула.

– Я позвонил, и твой друг впустил меня, – ответил тот.

– Твой друг одевается, – подал голос Вилли из соседней комнаты. Он часто целыми днями ходил по комнате в халате. Квартирка была такая маленькая, что в одной комнате слышали, что говорят в другой. Из гостиной же была выделена ширмой крошечная кухонька. – Сейчас буду готов, – сообщил он из спальни, – а пока шлю тебе воздушный поцелуй.

– Я так рада тебя видеть. – Гретхен сняла пальто и крепко обняла брата. Затем отступила на шаг, чтобы как следует разглядеть его. Раньше, видя его каждый день, она не сознавала, насколько он красив: смуглый, стройный, в голубой рубашке и пиджаке с металлическими пуговицами, подаренном ею в день его рождения. Задумчивые ясные светло-зеленые глаза. – Да ты еще вырос – такое возможно? Всего за каких-нибудь пару месяцев!

– Почти за шесть месяцев, – поправил ее Рудольф с упреком.

– Садись же, – потянула она его за рукав.

У двери она заметила небольшую кожаную сумку. Сумка явно не принадлежала Вилли, но Гретхен показалось, что она где-то уже ее видела.

– Рассказывай, как там дома. Господи, до чего же я рада, что ты приехал! – Ей показалось, что голос ее звучит несколько неестественно. Если бы она знала, что он приедет, она сообщила бы ему о Вилли. Что ни говори, парню всего семнадцать. Ни о чем не подозревая, он приехал навестить сестру и вдруг узнает, что она живет с каким-то мужчиной. Эббот-Джордах…

– Дома все по-прежнему, – сказал Рудольф. Если он и был смущен, то не подал виду. Ей стоило поучиться у него выдержке. Он глотнул пива. – Сейчас, оставшись один, я несу бремя всеобщей любви.

Гретхен рассмеялась. Глупо волноваться. Она просто его недооценивала – он же совсем взрослый.

– Как мама? – спросила Гретхен.

– По-прежнему читает «Унесенные ветром», – ответил он. – Болеет. Врачи сказали, что у нее флебит.

«Приятные, успокоительные вести из домашнего очага», – подумала Гретхен.

– А кто же работает в булочной?

– Некая миссис Кудэхи. Вдова. Мы платим ей тридцать долларов в неделю.

– Папа, конечно, от этого не в восторге, – заметила Гретхен.

– Да, это его не очень радует.

– А как он сам?

– Сказать по правде, меня не удивит, если окажется, что он болен гораздо серьезнее, чем мама. Он уже много месяцев не упражняется во дворе – не бьет по мешку и, с тех пор как ты уехала, даже по реке на байдарке ни разу не ходил.

– А что с ним? – Гретхен с удивлением почувствовала, что ее это и в самом деле волнует.

– Трудно сказать. Просто он сдает. Ты же его знаешь. Он никогда ничего не говорит.

– Они хоть вспоминают обо мне?

– Нет, ни словом.

– А о Томасе?

– И думать позабыли. Я так и не имею представления, что же все-таки тогда произошло. Он, конечно, не пишет.

– Ну и семейка, – сказала Гретхен. Оба затихли, словно почтив минутой молчания клан Джордахов. – Ладно, – стряхнула с себя оцепенение Гретхен. – Как тебе нравится наше убежище?