Рудольф стянул сапоги; штопаные носки – немой укор самолюбию.
– Пройдем сюда. – И Бойлен распахнул обе створки высокой двери из резного дерева. – Надеюсь, Перкинс проявил любезность и развел огонь. А то даже и в хорошую погоду в доме холодно. Здесь в лучшем случае вечный ноябрь. В такой, как сегодня, день, когда в воздухе чувствуется дождь, здесь можно как по льду кататься на собственных костях.
Такой огромной комнаты, как та, куда они вошли, Рудольф никогда в жизни не видел. Высокие окна наглухо закрыты бордовыми бархатными занавесками. На стенах ряды полок с книгами. Много картин: нарумяненные дамы в нарядах девятнадцатого столетия, внушительного вида бородатые пожилые мужчины, большие, писанные маслом пейзажи в паутине трещин. В одной из них Рудольф узнал соседнюю долину Гудзона, изображенную, когда здесь еще были поля и леса. На рояле разбросаны переплетенные в альбомы ноты, у соседней стены – бар. Просторный мягкий диван, несколько кожаных кресел, столик с кипой журналов. Неимоверных размеров светлый персидский ковер, наверное, сотканный сотни лет назад, неискушенному глазу Рудольфа показался просто выцветшим и потертым. К их приходу Перкинс разжег огонь в большом камине. Поленья на толстой железной решетке уютно потрескивали, лампы – их в гостиной было шесть или семь – струили мягкий вечерний свет. Рудольф немедленно решил, что когда-нибудь и у него будет такая же комната.
– Замечательная комната, – искренне восхитился он вслух.
– Слишком велика для одинокого человека, – сказал Бойлен. – Бродишь по ней как потерянный. Я налью нам обоим виски.
– Спасибо. – Его сестра в баре на вокзале заказывала тоже виски. Сейчас она в Нью-Йорке из-за этого человека. Может, это и к лучшему? Она написала, что наконец-то нашла работу. Играет в театре. Она сообщит, когда премьера. У нее новый адрес. Она переехала из общежития. «Только не говори об этом папе и маме». Ей платят шестьдесят долларов в неделю.
– Ты хотел позвонить, – напомнил Бойлен, наливая виски. – Телефон на столе у окна.
Рудольф снял трубку. Из серебряной рамки на рояле ему улыбалась прелестная блондинка со старомодной прической.
– Какой вам номер? – спросила телефонистка.
Рудольф назвал номер Джули. Он надеялся, что Джули не будет дома и он оставит ей сообщение. Трус! Еще одно очко не в его пользу. Но она сама подошла к телефону после двух звонков.
– Джули… – начал он.
– Руди! – радостно воскликнула она.
Рудольф почувствовал угрызения совести. Хоть бы Бойлена не было в комнате.
– Джули… я насчет сегодняшнего вечера. Кое-что изменилось.
– Что изменилось? – спросила Джули ледяным тоном. Удивительно, как такая симпатичная девушка, умеющая петь словно жаворонок, в то же время могла говорить таким металлическим, скрипучим голосом.
– Я не могу сейчас тебе объяснить, но…
– Почему же ты не можешь сейчас объяснить?
– Не могу, и все. – Рудольф взглянул в сторону Бойлена, но тот стоял к нему спиной. – В общем, давай отложим на завтра. В кино будет та же картина, и…
– А ну тебя к черту! – И она бросила трубку.
С минуту Рудольф стоял молча, потрясенный. Как девушка могла быть такой… такой непреклонной?
– Вот и хорошо, Джули, – сказал он в немую трубку, – значит, до завтра. Пока. – Сыграно неплохо. Он повесил трубку.
– Вот твое виски, – подал голос Бойлен с другого конца комнаты, никак не отреагировав на телефонный разговор.
Рудольф подошел к нему и взял стакан.
– Твое здоровье! – сказал Бойлен, поднося виски к губам.
Рудольф не мог заставить себя сказать, в свою очередь, «ваше здоровье», но от выпитого ему сразу стало тепло, и виски не показалось ему таким уж противным.
– Первое виски за целый день, – сказал Бойлен, шурша льдинками в стакане. – Спасибо, что остался. Не люблю пить один, а сейчас мне было просто необходимо выпить. У меня был ужасно скучный день. Да ты садись. – Он указал на большое кресло возле камина. Рудольф сел, а он встал напротив, облокотившись на каминную доску. На ней стояла китайская глиняная лошадь, мощная и на вид воинственная. – Приходили страховые агенты по поводу этого нелепого пожара в день победы. Вернее, в ночь. Ты видел, как горел крест?
– Я слышал об этом.
– Странно, почему выбрали именно мое поместье? Я не католик, не негр и не еврей. Куклуксклановцев явно ввели в заблуждение. Страховые агенты интересовались, нет ли у меня врагов. Ты ничего такого не слышал в городе?
– Нет, – насторожившись, ответил Рудольф.
– Наверняка есть, только они себя не афишируют. Я имею в виду – враги. Им следовало бы поставить крест ближе к дому, чтобы этот мавзолей тоже сгорел – я был бы счастлив. Ты ничего не пьешь.
– Я пью медленно, – сказал Рудольф.
– Мой дед строил на века, – сказал Бойлен, – вот я и вынужден тут жить. – Он рассмеялся: – Извини, я слишком разговорчив. Но так редко выпадает возможность поговорить с кем-нибудь, кто бы хоть чуть-чуть понимал, о чем ты говоришь.
– Тогда почему вы здесь живете? – с юношеской логикой спросил Рудольф.