Богач, бедняк

– Я уж не стал принимать ванну, чтобы не заставлять тебя ждать. Надеюсь, ты меня извинишь, – сказал он, подходя к бару. От Бойлена пахло каким-то одеколоном. – В столовой было бы холодно, – заметил он, глядя на стол перед камином. И снова налил себе виски. – Когда-то там ужинал президент Тафт. Стол был накрыт на шестьдесят персон – все высокопоставленные лица. – Он подошел к роялю, сел на табурет, поставил стакан рядом с собой и взял несколько аккордов. – Ты, случайно, не играешь на скрипке, Рудольф?

– Нет.

– Ни на чем, кроме трубы?

– В общем, нет. Могу, конечно, что-нибудь подобрать на рояле.

– Жаль. Мы могли бы разучить с тобой какие-нибудь дуэты. К сожалению, я ни разу не слышал о дуэтах для фортепьяно и трубы. – Бойлен начал играть. Рудольфу пришлось признать, что играет он хорошо. – Иногда устаешь от механической музыки, – сказал он. – Узнаешь, что это такое?

– Нет.

– Шопен. Ноктюрн ре-бемоль мажор. Знаешь, что говорил Шуман о музыке Шопена?

– Нет. – Хоть бы Бойлен перестал болтать. Рудольфу нравилось то, что он играл.

– Пушка, засыпанная цветами, – сказал Бойлен. – Что-то в этом роде. По-моему, именно так сказал Шуман. Вполне подходит для описания музыки.

В комнату вошел Перкинс.

– Ужин подан, сэр.

Бойлен перестал играть и встал из-за рояля.

– Рудольф, тебе не надо облегчиться или вымыть руки?

Наконец-то.

– Спасибо, да.

– Перкинс, – сказал Бойлен, – покажите мистеру Джордаху, где это.

– Сюда, сэр, – сказал Перкинс.

Перкинс повел Рудольфа из комнаты, а Бойлен снова сел за рояль и продолжал играть.

Ванная возле входной двери была большая, с окном из цветного стекла, что придавало ей вид церковного помещения. Унитаз походил на трон. Краны на умывальнике блестели как золотые. Рудольф облегчался под звуки Шопена. Он жалел, что согласился остаться на ужин. У него было ощущение, что Бойлен пытается заманить его в ловушку. Сложный он, этот Бойлен. И тебе Шопен, и болотные сапоги, и виски, и философия, и оружейная, и сожженный крест, и отравленная собака… Рудольф чувствовал, что не подготовлен ко всему этому и с Бойленом ему не справиться. Теперь он понимал, почему Гретхен решила, что ей надо бежать от этого человека.

Выйдя в холл, он подумал, не удрать ли через входную дверь. Сумей он забрать свои сапоги так, чтобы никто не видел, он, наверное, так бы и поступил. Но не шагать же ему до автобусной остановки и не ехать в автобусе в носках. Да еще в бойленовских.

И он прошел в гостиную, наслаждаясь звуками Шопена. Бойлен перестал играть, встал, вежливо взял Рудольфа за локоть и повел к столу. Перкинс наполнял бокалы белым вином. В центре стола в глубоком медном судке лежала отварная форель в каком-то соусе. Рудольф был разочарован: он предпочитал форель жареную.

Они сели друг против друга. Перед каждым три разных бокала и целый набор ножей и вилок. Перкинс переложил форель на серебряное блюдо с отварным молодым картофелем и, подойдя к Рудольфу, остановился сбоку. Рудольф осторожно взял с блюда кусок форели и пару картофелин. Он растерялся от обилия столового серебра, но старался не выказывать своего замешательства.

– Truite au bleu, – сказал Бойлен. Рудольфу было приятно, что говорит он по-французски плохо, с акцентом, во всяком случае, не так, как мисс Лено. – Повариха хорошо ее готовит.

– Голубая форель, – перевел Рудольф. – Так ее готовят во Франции. – Он не удержался и показал, что не лыком шит, особенно услышав, как говорит по-французски Бойлен.

– Откуда ты это знаешь? – недоуменно посмотрел на него Бойлен. – Ты что, был во Франции?

– Нет. Я это знаю по школе. Мы каждую неделю получаем небольшую французскую газету для учеников, и там была статья по кулинарии.

Бойлен наложил себе полную тарелку еды. У него был хороший аппетит.

– Tu parles français?[8]

Рудольф отметил, что Бойлен обратился к нему на ты. В старой французской грамматике, которую он однажды листал, было сказано, что второе лицо единственного числа употребляется в отношении слуг, детей, солдат и людей низшего сословия.

– Un petit peu[9].

– Moi, j’е´tais en France quant j’е´tais jeune, – сказал Бойлен, жестко произнося слова. – Avec mes parents. J’ai vecu mon premier amour а Paris. Quand c’etait? Mille neuf cent vingt-huit, vingt-neuf. Comment s’appelait-elle? Anne? Annette? Elle е´tait delicieuse[10].

Возможно, она была прелестна, эта первая любовь Бойлена, подумал Рудольф, впервые почувствовав всю радость снобизма, но над исправлением его акцента она не поработала.

– Tu as l’envie d’y aller? En France?[11] – спросил Бойлен, проверяя его. Рудольф ведь сказал, что говорит немного по-французски, и Бойлен не собирался спустить ему это.

– J’irai, j’en suis sur, – ответил Рудольф, вспоминая, как ответила бы на такой вопрос мисс Лено. Он хорошо умел подражать. – Peut-être après l’Universitе´. Quand le pays sera rе´tablit[12].

– Господи, да ты говоришь, как француз! – воскликнул Бойлен.

– У меня была хорошая преподавательница. – Последний букет бедняжке мисс Лено, французской заднице.