Богач, бедняк

– Хорошо, – согласился Рудольф, удивленный его выбором. «У Рипли» был скорее пивной, чем рестораном. Туда в основном приходили рабочие, и не поесть, а выпить. Совсем неподходящее место для пожилого профессора истории и экономики. – Вас устроит в четверть первого?

– Вполне. Спасибо, Джордах, большое спасибо. Это очень любезно с вашей стороны. В четверть первого я буду там, – поспешно сказал Дентон. – Я даже не могу выразить, как я благодарен… – И повесил трубку, не закончив фразы.

Рудольф сдвинул брови, недоумевая, что могло так взволновать Дентона, затем положил трубку на рычаг. Взглянул на часы. Девять утра. Двери магазина уже открыты. В кабинет вошла секретарша.

– Доброе утро, мистер Джордах, – поздоровалась она.

– Доброе утро, мисс Джайлс, – отозвался он и в раздражении бросил «Нью-Йорк таймс» в корзину для бумаг. Из-за этого Дентона он не успел до девяти закончить кроссворд.

Он отправился в первый за день обход магазина. Шел медленно, улыбаясь продавцам; замечая какие-либо упущения, не останавливался и делал вид, что не обратил внимания. Позднее, вернувшись в кабинет, он продиктует секретарше вежливые служебные записки заведующим соответствующими отделами: галстуки по сниженным ценам разложены на прилавке недостаточно аккуратно, мисс Кейл в парфюмерном отделе слишком накрашена, в кафетерии душно, следует улучшить вентиляцию.

Особое внимание он уделял отделам, открывшимся в универмаге совсем недавно по его инициативе, в частности маленькой секции, торговавшей дешевой бижутерией, итальянскими свитерами, французскими шарфами и шляпами с перьями, – секция приносила удивительно большую прибыль; кафетерию, который не только давал доход, но стал излюбленным местом встреч многих домохозяек, не уходивших после этого из магазина с пустыми руками; и лыжной секции в отделе спортивных товаров, где царил молодой атлет по имени Ларсен, который зимой по воскресеньям сводил с ума местных девиц на близлежащих спусках и которому преступно мало платили, не учитывая, сколько покупательниц он завлекал в магазин одним своим появлением на лыжне раз в неделю. Молодой человек предлагал поучить Рудольфа кататься на лыжах, но Рудольф с улыбкой отказался. Он не может позволить себе сломать ногу, пояснил он.

Отдел пластинок тоже был затеей Рудольфа и привлек в магазин юнцов, соривших родительскими деньгами. Колдервуд, не переносивший шума и крайне недоброжелательно относившийся к поведению большинства молодых людей (его собственные три дочери – две уже взрослые, а третья, бледная, худосочная девица, еще школьница – отличались застенчивой викторианской чопорностью), очень противился созданию этого отдела. «Не желаю я устраивать тут Содом, – заявлял он. – Превращать американскую молодежь в идиотов этими варварскими звуками, которые нынче именуют музыкой. Оставь меня в покое, Джордах, оставь бедного старомодного торговца в покое».

Но Рудольф, познакомив его со статистическими данными ежегодных расходов американской молодежи на пластинки, пообещал установить в зале звуконепроницаемые кабины, и Колдервуд уступил. Он часто сердился на Рудольфа, но тот неизменно был со стариком вежлив и терпелив и в большинстве ситуаций знал, как им вертеть. В кругу друзей Колдервуд хвастался своим мальчишкой-помощником и тем, что вовремя сообразил выбрать из толпы именно его. Он даже удвоил ему жалованье, хотя Рудольф никак не побуждал его к этому, а на Рождество вручил премию – три тысячи долларов. «Он не только осовременивает магазин, – говорил Колдервуд, когда Рудольфа не было поблизости. – Этот сукин сын осовременивает и меня. Впрочем, если на то пошло, я для этого и нанимал молодого».

Раз в месяц он приглашал Рудольфа к себе домой на скучный пуританский ужин, за которым дочери Колдервуда разговаривали, только когда к ним обращались, а самым крепким напитком был яблочный сок. Пруденс, старшая и самая хорошенькая из дочерей, не раз просила Рудольфа сходить с ней на танцы в загородный клуб, и Рудольф сопровождал ее. Вдали от родительского дома Пруденс забывала о викторианских приличиях, но Рудольф не позволял себе с ней никаких вольностей. В его планы не входила такая опасная банальность, как женитьба на дочери босса.

Он пока вообще не собирался жениться. С этим можно подождать. Три месяца назад он получил приглашение на свадьбу Джули. Она выходила замуж в Нью-Йорке за некоего Фицджеральда. Рудольф на свадьбу не поехал, но, когда составлял поздравительную телеграмму, на глаза навернулись слезы. Он презирал себя за эту слабость и, с головой окунувшись в работу, умудрился почти выкинуть Джули из памяти.