Бог всегда путешествует инкогнито

Если ты жмешь, он сопротивляется… Измени ход дела, поверни в обратную сторону…

У меня мелькнула мысль…

— Тут есть еще кое-что… — заявил я исповедальным тоном.

Он не смог удержаться от еле заметной усмешки, видимо, был уверен, что я вот-вот «расколюсь».

— Что?

Я выждал несколько мгновений:

— О… нет, я никогда вам не скажу…

Он удивленно посмотрел на меня:

— Почему?

Я отвел глаза:

— У меня нет уверенности.

Он залился краской:

— Как это… как это — нет уверенности?

Я выдержал максимально возможную паузу:

— У меня… нет уверенности, что вы меня выслушаете.

— А что вы мне такое расскажете? — пробормотал он, все больше и больше краснея.

Я отвел глаза и с печальным видом уставился в пол:

— Это… интимная история, и мне не хочется, чтобы ее слушал тот, кто даже не дает себе труда сесть, чтобы ее выслушать.

Он сглотнул.

— И во всех случаях… это ничего не даст, поскольку вы не желаете меня выслушать.

Прошло несколько секунд. Я на него не смотрел, но чувствовал, что он не сводит с меня глаз и лицо его по-прежнему красное. До меня долетал звук его дыхания.

Он сел.

Молчание тянулось долго. В комнате все замерло, даже воздух, казалось, сгустился.

И тут я решил выложить свои карты.

— Не так давно я предпринял попытку самоубийства. Этот человек случайно оказался рядом… ну, по крайней мере, я так думаю. Он спас мне жизнь, но взамен взял с меня обещание подчиняться всему, что он прикажет… Ради моего же блага…

Он слушал молча.

— Что-то вроде договора, — снова начал я. — И я согласился.

Добровольно.

В кабинете было жарко и душно. Мне не хватало воздуха.

— И вы действительно выполняли… все, что он скажет?

— Можно сказать, да.

— А вы отдаете себе отчет, что, прикажи он вам нечто противозаконное, отвечать придется вам?

— Он никогда ничего такого не приказывал. И он не велел мне садиться в поезд без билета. Дело тут в другом…

— И все-таки не могу понять, почему вы подчинялись его требованиям. В конце концов, вы могли расторгнуть соглашение. Да любой на вашем месте так и сделал бы…

— Я часто об этом думал. Не знаю… я считал, что должен держать данное слово.

— Ну, ну, времена Трех Мушкетеров давно миновали! Верность слову — это прекрасно, но и свой интерес в игре надо блюсти!

— До последнего случая все, что он требовал, было трудновыполнимо, но много мне дало: я почувствовал, что развиваюсь…

— Не вижу, что это вам могло дать, кроме неприятностей.

— Знаете, я был очень одинок, когда его встретил… И потом… ведь всегда приятно, когда вы кому-то интересны, когда вами кто-то занимается…

— Послушайте… Ведь он заставил вас дать слово, когда вы были слабы, в отчаянном положении. Теперь вы у него в руках, и если он прикажет, вы испустите дух, так, что ли? Но такими способами орудуют секты!

— Нет, это как раз меня не пугает. И заметьте, секты прежде всего интересуются вашими деньгами. Он ничего такого не требует. Ну, судя по тому, что он уже в возрасте и достаточно богат, вряд ли ему что-то от меня нужно…

— То есть он все это делает ради ваших прекрасных глаз? Ну-ну!

— В этом-то все и дело. Мне непонятен его мотив. Недавно я обнаружил, что он следил за мной задолго до… встречи на Эйфелевой башне.

— И он не случайно появился именно в день вашей…

— Попытки самоубийства. Получается, что не случайно. Но я готов поклясться, что раньше его никогда не видел. И не знаю, зачем он следил за мной до этого дня. Я этого объяснить не могу, и это… меня угнетает.

Старая неоновая лампа мигала и потрескивала: вот-вот погаснет. Инспектор смотрел на меня с тревогой. В начале допроса он оттолкнул меня, а теперь проявил даже некоторую симпатию. Я чувствовал, что ему небезразлична моя судьба.

— Вы можете мне чем-нибудь помочь? — спросил я.

— Абсолютно ничем. Если нет преступления, то и следствие нельзя начать.

— У него есть блокнот, и там записи обо мне. Эти записи доказывают, что он за мной следил.

— Если блокнот у него, у меня нет к нему доступа. Для этого нужна санкция на обыск, но ни один судья ее не даст, потому что нет факта преступления. И потом, никому не запрещено за кем-либо следить. Все мальчишки, к примеру, за кем-нибудь следят.

— Знаете, самое сложное в этой истории то, что я пребываю в сомнении и какая-то часть меня даже чувствует вину… потому что я вам все рассказал.

— Не улавливаю вашей мысли…

— У меня нет стопроцентной уверенности, что у него дурные намерения. Я, конечно, испугался, когда обнаружил, что он и раньше за мной следил. Но если не принимать это во внимание, то мне его не в чем упрекнуть. Если рассуждать объективно, он не нанес мне никакого вреда…

— Слушайте, но ведь не исключено, что это просто старый чудак, который невесть что о себе воображает и тешит себя ролью спасителя и наставника. Проще всего, наверное, сказать ему, что у вас нет настроения продолжать игру. Вы расторгаете договор и говорите: «Спасибо за все, прощайте». И весь разговор.

— Невозможно.

— А что вам мешает?

— Я вам не сказал, но… в нашем договоре ставка на жизнь…

— Как это — ставка на жизнь?