Получив очередную эсэмэску от Дюбре, я выкурил положенную сигарету. Он, конечно же, поможет мне отомстить за себя. Вот только бы он не приказывал мне поминутно выкуривать по сигарете. Курить приятно в режиме полной свободы, но по принуждению…
Я шел по парижским улицам, вынашивая планы мести, а по небу неслись темные, грозные облака. В жарком, наэлектризованном воздухе чувствовалось приближение грозы. От быстрого шага на лбу у меня выступил пот. Интересно, это от усталости или от гнева? Я бы мог, конечно, подать жалобу и добиться для себя определенных выгод. А что потом? Как продолжать работать в таких условиях? Атмосфера сделается невыносимой. Мои коллеги теперь не осмелятся появляться в компании со мной… Как долго я выдержу? Напрасный труд…
Постепенно гнев сменился горечью, а потом наступило изнеможение. Силы покинули меня. Я не чувствовал себя таким раздавленным с того самого дня, как меня бросила Одри. Как падающая звезда, она появилась в моей жизни, чтобы я познал радость, а потом закатилась в ночи. Если бы она только объяснила мне причину своего решения, высказала бы какие-то упреки, обиды… Я бы смог согласиться и выругать себя или счесть их несправедливыми, и тогда мне было бы легче расстаться с ней… Но она ушла неожиданно, ничего не объяснив, и это не давало мне перевернуть страницу, навсегда распрощаться с воспоминаниями. Я все еще остро ощущал ее отсутствие. Когда мысли мои возвращались к ней, сердце щемило. Когда я вспоминал ее улыбку, грусть охватывала меня. С ней вместе исчезла часть меня самого. Тело мое тосковало, душа осиротела…
Начал накрапывать мелкий, унылый дождик. Я все шел и шел, но уже не так стремительно. Домой идти не хотелось. Я повернул от Лувра по улице Риволи к опустевшему Тюильрийскому саду: дождь прогнал всех гуляющих. На утоптанную землю под деревьями падали листья, вода просачивалась сквозь кроны крупными каплями, и деревья неохотно отпускали влагу, напоив ее своим тонким ароматом. Я присел на пенек под деревом. Как иногда несправедлива жизнь! Несомненно, недостаток веры в себя, от которого я теперь страдаю, коренится в детстве. Но я-то за него ответа не несу! Сам по себе этот недостаток приносит немало бед, он к тому же притягивает ко мне людей необычных и загадочных, и я, словно в наказание, неизбежно становлюсь их жертвой. Жизнь не щадит страдальцев, она карает их вдвойне.
Я долго просидел в саду, погрузившись в атмосферу этого островка живой природы, и он постепенно оттянул на себя все мои мысли.
Я встал и инстинктивно направился к дому Дюбре. Только он сейчас был способен вернуть мне душевные силы.
Дождь стекал у меня по щекам, по шее, и мне казалось, что он смывает с меня все, что я пережил, и уносит с собой мой позор.
К концу дня я добрался до особняка Дюбре. Окна были закрыты, и дом казался необитаемым. Я сразу понял, что Дюбре в доме нет. От него обычно исходила такая энергия, что я чувствовал его присутствие, даже не видя его, словно мощная аура просвечивала сквозь стены.
Я позвонил в видеофон.
Привратник ответил, что месье нет дома, а когда он вернется — неизвестно.
— А Катрин?
— Она никогда не появляется в его отсутствие, месье.
Я немного пошатался по кварталу, придумывая всяческие предлоги, чтобы не идти домой, потом перекусил в каком-то бистро. Не застав Дюбре дома, я был разочарован. Мне не давала покоя одна мысль: а что, если он тоже одна из странных личностей, притянутых моим изъяном? В конце концов, мы познакомились при более чем необычных обстоятельствах, когда моя незащищенность и уязвимость раскрылись полностью… Все это в который раз навело меня на мысли о том, что побудило Дюбре проявить ко мне интерес и помогать мне. Зачем ему это надо? Очень хотелось бы узнать, но как? У меня не было способов это установить.