«Время лечит любые раны» – известное выражение, о котором неоднократно напоминала мне мама. Я не знала, как себя чувствовать от того, что доказала его ошибочность. Мои душевные раны были такими же свежими и болезненными, как и в ночь ухода Сайона.
Меня по-прежнему мучили его слова, сказанные на поле: «Обрести бессмертие невозможно. Иначе люди уже бы его достигли».
Я начала все по новой, на случай, если упустила какую-то важную деталь в Священных Писаниях, свитках и исследованиях ученого. Я занималась на улице, на прохладном осеннем воздухе, где чувствовала на лице тепло Солнца. Его присутствие действительно было ощутимым, но будто бы очень далеким: я словно высматривала его в подзорную трубу, где он едва выделялся среди степей. Тем не менее я его видела и порой чувствовала, как нагревается кольцо с янтарем на пальце – впрочем, не исключено, что это была игра воображения.
Довольно скоро, когда листья начали окрашиваться в разные цвета, а урожай почти собрали, в гости приехала Зайзи со своей мамой, чтобы провести время с семьей, пока зима не замела дороги.
Сестра нашла меня, когда я сидела на табурете возле сарая, лицо грел Солнце, медленно опускавшийся к горизонту. Вокруг меня лежали различные бумаги. Хотя я восстановила силы, Тью не ушла. И хотя я старалась не зависеть от божка, ее присутствие меня радовало. Не только ее дружба и откровенность, но и то, что она была символом Сайона. Символом его любви, его беспокойства обо мне. В некотором смысле, его руками.
Семья Зайзи, разумеется, не знала правду: они думали, что я пострадала во время нападения разбойников. Сестра сочинила историю о том, как один из воров швырнул в меня лампу, и раскаленное масло оставило ожоги. Поэтому, когда неподалеку находилась Даника, Тью пряталась.
Теперь же миниатюрный божок сидела на ручке маслобойки и раскачивалась на ней, как ребенок на качели. Зайзи присела передо мной на корточки и долгое время молчала. Когда она потянулась к моим записям, я ее не остановила.
Мне не помешала бы помощь.
Прошли минуты, прежде чем сестра заговорила.
– Почему тебя все это волнует, Айя?
Я взглянула на нее, нахмурившись.
Вздохнув, она отложила книгу, которую держала в руках.
– Ты бегаешь за Ним.
– Мне не нужно бегать за тем, кто уже мой. – Я перевернула страницу с расшифровками.
Зайзи рассмеялась.
– Хочешь завладеть нашим богом?
Тут мы, вероятно, подумали об одном и том же, поскольку обе посмотрели на кольцо у меня на пальце. Она тоже была в той комнате после того, как к Сайону вернулась сила, растерзав меня и оставив истекать кровью на полу. Она слышала наш разговор. И знала все остальное.
Проглотив ком в горле, я сказала:
– Почему Вселенная создала нас такими совершенно разными? Какой в этом смысл?
Сестра покачала головой.
– Не знаю. Ранги, классы, касты… Кажется, они вечные.
– Но они – не законы. – А я знала законы. – Не может быть, чтобы разделяющая нас пропасть была непреодолима. Ему это не по силам, поэтому придется мне.
Зайзи подождала, пока я не встречусь с ней взглядом.
– Когда ты в последний раз рисовала?
Поджав губы, я взяла в руки свой альбом и пролистала семь страниц назад, к крошечному портрету матери в углу. Она постоянно обо мне беспокоилась, но я не могла отвлекаться на чувство вины.
На противоположной странице находился похожий рисунок, изображающий Сайона.
– Он того стоит? – Зайзи указала на многочисленные записи. – Все это ради мужчины?
Я закрыла альбом.
– По-твоему, я просто им увлеклась?
Сестра не ответила.
Отложив работу, я оперлась на колени.
– Мне почти тридцать шесть, Зайзи. Я была замужем и не любила мужа. Сайон… Он коснулся вечности и выдернул мою душу из когтей смерти, рискуя собственной жизнью. Неужели в ответ мне сложно хотя бы прочитать несколько книг?
Сестра заерзала.
– Ты пойдешь дальше, Ай, я же тебя знаю.
Тью перестала раскачиваться, и, хотя у нее не было глаз, я почувствовала на себе ее внимательный взгляд. Губ коснулась легкая улыбка.
– В нем есть… тяжелый груз печали. Груз, который лежит на его плечах постоянно.
– «Всякий раз, когда я любил, – прошептала Зайзи, – я терял».
Меня потрясло, что она запомнила его слова, произнесенные в моей тлеющей спальне. Возможно, они поразили ее так же сильно, как меня?
– «Таково мое бремя», – закончила я.
Мы долго сидели в тишине, прежде чем сестра сказала:
– Цепи.
Я внимательно заглянула ей в лицо.
– Я видела ту картину в сарае, – призналась она. – Цепи вокруг Него, разорванные в гневе. Твое самое неординарное творение… и в то же время самое красивое. – Она пожала плечами. – Хотя я не видела тех, что остались в Элджероне.
Комок в горле вернулся.
– Спасибо, – выдавила я.
Она выдрала травинку из земли, и еще одну, и еще. Я наблюдала за ней несколько минут, прежде чем собрать записи.