Бог с нами

Миряков любил женщин, и женщины любили Мирякова. Он обладал не то чтобы редкой, но всегда востребованной способностью транслировать окружающим мысль, что он уже все за них решил, — мысль, крайне привлекательную для людей определенного склада, охотно идущих из-за этого в армию, религию и замуж. При этом Михаил Ильич не ставил себе целью подчинять кого-то своей воле да и вообще не ставил здесь перед собой никаких целей, отчего все его романы протекали легко и необременительно, естественным образом заканчиваясь с отъездом из очередного города. Некоторое время с ним, правда, ездила женщина большой, пусть и нервной, красоты, которую Миряков представлял всем как Дару и даже пытался придумать ей постоянное место в организации. Особенно примечательным был ее взгляд, всегда вроде бы отсутствующий, но в то же время пугающе пристальный. Михаил Ильич уже при первой встрече увидел, что Дара, которая в действительности звалась Жанной, чудовищно близорука и уже на расстоянии в пару метров не различает лиц, но на людей неподготовленных ее глаза производили сильное впечатление.

Из планов Мирякова ничего не вышло: Жанна-Дара оказалась ленива, капризна и совершенно не приспособлена к полезной деятельности. Одетая в белую полотняную рубаху до пят, она терпеливо стояла рядом с Миряковым во время проповедей и даже развлекала гостей на традиционных вечерях, но все остальное время валялась в постели или бродила по коридорам гостиниц или общежитий, грызя на ходу шоколад и ласково улыбаясь встречным, не узнаваемым ею в подводном царстве миопии. Оставшись с Миряковым наедине, Дара жаловалась на жару и скуку, требуя внимания и кондиционеров, поэтому Михаил Ильич вздохнул с облегчением, когда в одном из городов она ушла к художнику-огнепоклоннику, рисовавшему пламя во всех его видах, от горящих сугробов тополиного пуха до ночных пожаров внутри бетонных домовых коробок, и собиравшемуся запечатлеть новую музу на огромном полотне, изображающем ад, в качестве то ли страдающей грешницы, то ли парящего наверху, в дымных облаках, ангела, счастливого в близоруком неведении.

За все время в Краснопольске Миряков странным образом не завел никакого романа, и это удивляло даже больше, чем происходившие с его участием чудеса. Вяло размышляя время от времени над причинами неожиданного целибата, Михаил Ильич грешил то на пресыщение, то на возраст, однако эти объяснения больше не казались убедительными. Зато теперь у него появился план, появилась надежда, и потому, с вином и талыми конфетами, он быстро, насколько позволяла жара, шел в сторону прокуратуры, где надеялся застать Ольгу.

Ольга действительно была на работе. Одетая сегодня в форму, но, по обыкновению, без оставшихся под столом туфель, она стояла на своем любимом месте возле окна, глядя на пустой двор и барабаня пальцами по лежащей на подоконнике стопке выцветших пыльных бумаг. Она теперь часто застывала подобным образом и словно напряженно о чем-то думала, пытаясь ухватить увертливую мысль или взвешивая последствия важного решения, хотя в действительности думать ей было не о чем и нечего было решать. Все происходило само собой. Ольге казалось, будто в последние годы она была только частью себя, а теперь ей разрешили жить целиком, как если бы кто-то больно растер ей, оживив, затекшую руку или засунул внутрь, аккуратно соединив, влажные скользкие органы, без которых она обходилась раньше, не замечая увечности. Она снова соединилась с той девочкой, которую оставила одну в тайном детском мире, чтобы лучше устроиться в этом, выдуманном сообща другими людьми. Этот общий мир никуда не исчез, как никуда не исчезли семья и работа, которые по-прежнему оставались важны, но теперь виделись в своем истинном масштабе: они сделались маленькими, а сама Ольга стала большой, какой и должна была быть с самого начала.

Все это происходило благодаря Мите, но думать об этом она точно не собиралась, она одергивала себя, когда начинала думать об этом, а думать ни о чем другом она не могла, поэтому теперь не думала вовсе и часто стояла вот так у окна, пачкая в пыли подушечки пальцев. Все должно было произойти само собой, точнее, все уже происходило само собой, и могло так статься, что ей придется провиниться перед законом или семьей, но тут ничего нельзя было поделать, и она готова была понести наказание, и в каком-то смысле она уже его несла, но это было совершенно естественным и в то же время совсем крошечным по сравнению с большой Ольгой и большим Митей, но тут пора было снова переставать думать, и очень кстати звонит телефон, очень громко в пустой комнате звонит телефон, почему очень давно не звонил телефон?