Очнулся Трубников в квартире Дмитренко, на полу. Тело хозяина по-прежнему лежало на кровати, а Жирнова и Барабанова нигде не было. Трубников прошел в гостиную, достал из шкафа бутылку водки и налил себе полный стакан. Выпив его в несколько больших глотков, он немного постоял с закрытыми глазами и пошел к выходу. Уже взявшись за ручку двери, Трубников резко развернулся на одной ноге и вернулся в комнату. Там он вылил остатки водки в стакан и поставил его на телевизор. На кухне Трубников, не найдя хлеба, достал пачку печенья, уронил ее, пытаясь разорвать обертку, и, отыскав в стопке обломков одно целое, накрыл им стакан в гостиной. После этого он вышел за дверь и отправился к Мирякову.
Теперь Трубников стоял посреди кухни и обводил взглядом притихшую аудиторию.
— А я ведь знаю, о чем вы сейчас думаете, — обратился он к Михаилу Ильичу. — Вы думаете, что у кого бога нет, тот считает, будто ему все дозволено. Убивать дозволено, руки-ноги отрезать. Думаете ведь, а? — погрозил он ему пальцем.
Миряков молчал.
— А напрасно. Это тем, у кого бог есть, все можно. Бог же добрый, он простит. Покаяться нужно хорошенько, старик и растрогается. Только нас-то с вами кто простит, а? Если душа почему-то есть, а бога не досталось? Внутри нравственный закон, а небо пустое, ракетой Гагарина выжженное. Вот и крутись, как умеешь. Не к кому среди ночи в спальню прибежать, не у кого прощенья выпросить. И ведь ладно бы мы все, как Башмачников, хотя бы в коммунизм верили, так ведь нет! Ни в пустынь, в общем, ни в Красную армию.
Трубников взял со стола бутылку красного вина и, запрокинув голову, начал пить прямо из горлышка. Обнажившийся кадык ходил взад и вперед, словно деталь какого-то станка. Выпив почти половину, Трубников, не выпуская из правой руки бутылку, левой стряхнул с бороды капли, вытер ладонь об остатки брюк и посмотрел неожиданно прояснившимися глазами:
— А хотите скажу, кто их всех убил?
Все молчали, только Башмачников слегка подался вперед. Похоже, он хотел что-то сказать, но передумал. Трубников нехорошо засмеялся и погрозил пальцем свободной руки:
— Вижу, вижу, что хотите. Вас ведь для этого тут и собрали. Да и вы тоже не только за бухлом халявным пришли. В детективов хочется поиграть, злодея разоблачить. Жалко, отца Брауна нет, вот кто пригодился бы. Ну да ничего — мы и без него справимся. С помощью отечественной, так сказать, криминологической школы. Вы! — вдруг патетически воскликнул он, выкатив глаза и тыча пальцем куда-то в пространство. — Вы и убили-с! Трубников снова зашелся в смехе и на этот раз смеялся долго, перегнувшись в поясе и от восторга стуча себя кулаком по коленке, пока не закашлялся. — Что притихли-то? — спросил он наконец, отхлебнув из бутылки, чтобы унять кашель. — Да, именно вы-с и именно убили-с. А чего удивляться? Вам можно, с вами бог. И не такое ведь прощал, правда? Вы же его с собой повсюду, как заложника, таскаете, как будто выясняете, что он еще оправдать может. А он все прощает, что ни попроси. Любит вас, ублюдков, и прощает. Главное ведь — покаяться, правда? Искренне так, от всего сердца. А это мы умеем. С чем с чем, а с этим у нас проблем нет. В любой момент во всеуслышанье объявим: «Говно мы, господи! Грешны, грязны и на лицо отвратительны. Только ведь у тебя, кроме нас, никого нет, верно, господи?» И подмигнем. Свои ведь, родные, по образу, значит, и подобию. А потом снова за старое. Вот бог у вас с ума-то и сошел. Сейчас забился где-нибудь в угол, закрыл ладонями глаза и твердит: «Нет, нет, нет». Поэтому-то вы его никак и не дождетесь. А может, убили вы его, а? Ну, в порядке эксперимента опять же? Чтобы выяснить, многое ли он простить может?
Пораженный этой неожиданной мыслью, Трубников поставил почти пустую бутылку на чей-то столик, рассеянно приложив руку к сердцу и слегка поклонившись в знак благодарности, хотя вино он забрал у совершенно других людей, и начал ходить по кухне взад и вперед, над чем-то сосредоточенно раздумывая.
Вдруг он остановился перед красивым молодым человеком с короткой бородой и забранными в хвост длинными волосами, похожим на улучшенную копию самого Трубникова, и, присев на корточки, ласково попросил:
— Так вы признайтесь — сразу ведь легче станет. Так и скажите: «Я убил бога». Давайте вместе: «Я у-бил…» Мне можно, я учитель, почти что священник. Как на исповеди, как на духу, а?
Молодой человек, окаменев, смотрел куда-то вверх и в сторону. Трубников улыбнулся одними губами, похлопал его по коленке и тяжело поднялся.