После этого отца Василия еще больше зауважали, правда, тетушки, которые на пальто скидывались, все же обиделись.
Третьим священником был отец Григорий, сорока двух лет, очень многодетный. Казалось, количество его детей не поддавалось счету, супруга его рожала почти каждый год. Жил он за городом в покосившейся деревянной избушке с русской печкой — как в старину, водой в колодце и удобствами на улице. В Москву на службу ездил на электричке, вставая в половине четвертого утра. После службы спешно обедал и удалялся спать к себе в келию, прося алтарников разбудить его к вечерней службе. Отец Григорий казался хронически не выспавшимся, печальным и даже болезненным. Он был постоянно озабочен тем, как кормить семью. Часто просил настоятеля повысить ему жалованье, но настоятель на уговоры не поддавался, ссылаясь на то, что если одному повысить, то и всем повышать надобно, а у храма нет такой возможности. Правда, некоторые прихожане, зная его постоянную нужду, помогали. А отец Димитрий — пятый священник — отдавал свою зарплату втайне от всех, особенно от настоятеля. Служил отец Григорий медленно и долго, сокращений устава почти не допускал, за что и был нелюбим алтарниками, дьяконами и, особенно, настоятелем, который сокращения уважал. А выскочек типа отца Григория не поощрял. Но, несмотря на это, отец Григорий служить умел красиво, обладал потрясающим тенором, который особо ценили разбирающийся в музыке и опере отец Димитрий и многие прихожане — любители эстетики в богослужении. К слову сказать, отец Димитрий, выросший в профессиональной оперной семье, партесный хор отца Вадима не переносил, не стесняясь, говорил, что от такого пения у него начинаются изжога, кишечные колики, головные спазмы и усиление рвотного рефлекса. Такая откровенность сердила отца Вадима, но отец Димитрий продолжал подтрунивать над бедным настоятелем. Отец Димитрий слыл большим шутником, за что и был крайне нелюбим отцом настоятелем.
Четвертый священник — отец Сергий, Настин муж. Коренной москвич, единственный ребенок в семье, внук ныне покойного известного академика-математика. К вере пришел в зрелом возрасте, после армии, тогда же и крестился. Бросил физмат МГУ и под бурное негодование своих ученых родителей поступил в семинарию. По мнению родителей — босяцкое учебное заведение.
В отличие от музыкального отца Григория отец Сергий слуха не имел ни малейшего и, когда запевал, страшно фальшивил, так что отец Димитрий затыкал уши, а дьяконы ехидно посмеивались. От настоятеля держался на почтительном расстоянии и был с ним обходительно дипломатичным, за что отец Вадим считал его темной лошадкой.
Пятый и самый молодой священник — вечно веселый, беззаботный и безбородый отец Димитрий, тот самый, что отдавал свою зарплату отцу Григорию, в ней он не нуждался. Выходец из московской театральной богемы. Родители — оперные певцы с мировыми именами, жена-дочь крупного бизнесмена. Детьми обзавестись еще не успел, да и супруга, похоже, не особо торопилась. Отца Димитрия обсуждали всем приходом. Прихожане относились к нему снисходительно, как и он снисходительно относился к их грехам. Исповедь у него проходила молниеносно, и к нему шли те, кто не любил подолгу простаивать в очереди на исповедь, и те, кто не любил строгости, — у отца Димитрия все сходило с рук. Епитимий он никогда не давал. Служил также очень быстро, за что был особо почитаем некоторыми вечно спешащими алтарниками и певчими. Всегда был весел и даже покойников отпевал весело, незаметно утешая родственников проповедью о жизни будущего века. Походку имел летящую, полы его подрясника всегда развевались, и под ними обнаруживались очень модные брюки и очень дорогие ботинки. Впрочем, подрясник он одевал исключительно перед службой, а в остальное время его можно было принять не за священника, а за случайно заскочившего в храм стильного молодого человека. Некоторые тайно завидовали его благополучию, его красавице жене, одевавшейся в дорогих магазинах и гонявшей на автомобиле спортивного класса.
К тому же автомобили его жена меняла гораздо чаще, чем рожала матушка отца Григория.
Народу на рынке было мало, наверное, всех распугала погода. Торговки — украинки и молдаванки — скучали в своих ларьках, позевывая и зябко кутаясь в теплые пуховые платки. Продуктами Насте пришлось нагружаться по полной программе.
«Надо взять еще мяса, — подумала Настя. — У нас событие, приготовлю мужу вкусный ужин, прежде чем сообщить».
Три тяжелые сумки повисли на коляске. Коляска недовольно заскрипела.
— Симочка, пройдись ножками, а то нашей коляске очень тяжело все везти, — сказала Настя, ссаживая недовольную Симу, которая крайне не любила ходить ножками.
Симе было уже три года, но расставаться с коляской она не желала. Да и Насте было удобно с коляской, все из-за того же рынка.