Бог нажимает на кнопки

Если бы сам Евгений знал, сколько уже на него накопилось материала, он бы очень удивился, что до сих пор не арестован и не казнен.

Удивлялись этому и телефонистки. И их начальник удивлялся. И начальник их начальника. И те, кто выписывал ордера на арест. И те, кто засиживался без дела в ожидании новых допросов.

В общем, все этому очень удивлялись.

И только Бог не удивлялся. Бог велел, чтобы печально знаменитого в определенных инстанциях 22-го не трогали.

Странно, конечно, но кто же будет спорить с Богом? Он же всесильный, так что спорить – себе дороже.

– Знаешь, – говорил Евгений Кирочке. – Мы, кажется, уже близки. Набралось столько материала. Пора показать его народу.

– Ты точно готов к тому, что неминуемо случится потом? – спрашивала она.

– Почему неминуемо? Ты совсем не веришь в наш возможный успех? В то, что народ услышит нас и свергнет диктатора? Не веришь ни капельки?

– Ни капельки, – отвечала Кирочка. – Народ ничего не сделает.

– Но тогда зачем мы всё это затеваем?

– Затем, чтобы кто-то – хотя бы сто, даже десять, даже пять, даже три человека, а может, всего лишь один! – поверил и задумался. Потом эти люди убедят остальных. И когда-нибудь эти семена прорастут.

– Ты жертвуешь собой ради будущего? – спросил Евгений.

– Я бы так не сказала. Я жертвую собой ради настоящего тоже. Ради нашего с тобой настоящего. Ведь если бы мы этого не делали, мы бы перестали быть достойны друг друга. Мы бы убили нашу любовь. А по мне, так лучше убить себя, но не то, что есть между нами.

Она была права, конечно. Но почему-то Евгению хотелось думать, что все будет не так. Что им удастся надломить что-то в общественном устройстве их страны. И что они сами не погибнут, а укроются где-нибудь в безопасном месте и еще увидят на склоне дней, как люди, отпущенные на свободу, оживают и идут в библиотеки за оригиналами старых книг.

Кирочка во время этих его размышлений готовила яичницу и жаловалась, что теперь может позволить себе бросить на сковородку лишь по одному яйцу на каждого. И не каждый день.

А Бог в это время тоже ел яичницу. Обмакивал в вязкий желток ломоть свежего домашнего хлеба и чему-то очень радовался.

«Что это у него на уме сегодня?» – думала Клара, подливая ему в чашку мастерски сваренный кофе.

Она не осмеливалась спрашивать, но видела по его лицу, что он опять задумал что-то оригинальное.

– Я подумываю о новом шоу, – сказал он ей неожиданно.

– О сезоне? – уточнила она, заливаясь краской (все-таки быть прежде всего продюсером – это вечное и неистребимое состояние ее души).

– Нет. Это будет что-то одноразовое. Но в совершенно новом стиле.

– Расскажешь? – взмолилась она.

– Не сейчас. Чуть позже. Надо еще немного подождать.

Глава 13

Девочки и мальчики, еще пару секунд назад разбрызгивавшие звонкое хихиканье по всем углам рекреации, волею всесильного звонка перевоплотились в молчаливый и неподвижный строй, и полная директриса проплыла по слегка уже стертому множеством шагов линолеуму к установленному в центре микрофону.

– Здравствуйте, дети! – сказала она звучно и с таким выражением лица, как будто следующего дня может и не быть, и в связи с этим в последнее возможное приветствие ученикам надо вложить всю силу своей печали и весь педагогический пыл.

– Здрав-ствуй-те! – дружно и по слогам проскандировали приученные к ритуалу дети.

– Как всегда перед началом уроков, помолимся Господину нашему, воплощению Бога живого на земле.

И с этими словами директриса в молитвенном экстазе приподняла голову кверху, расправляя и третий, и даже второй подбородок, закатила глаза и прижала скрещенные ладони к груди.

Дети скопировали ее жесты и затянули хором, подхватывая первый же директрисин звук «о»:

– Отец наш и заступник! Смилуйся над нами и пошли благодати! Исцели страждущих паствы Твоей и достойных чудес Твоих! Защити воюющих за Тебя и рискующих за Тебя! Просвети темных, жаждущих света! Озари их мудростью Твоей и провидением Твоим! Наполни сердца наши верой и трепетом! Удержи нас от греха! Не дай оступиться ни делом, ни словом, ни мыслью! И не покинь нас до скончания времен!

Сам отец и заступник, красивый и строгий, взирал на детишек со стены, словно замеряя силу их энтузиазма.

А одного низкорослого мальчика из строя как раз недавно научили плеваться из трубочки жеваной бумагой, и он вытягивал шею, прикидывая, долетит ли мокрый плотный катышек до Божьего лика, если плюнуть прямо с того места, где он сейчас стоит.

Он еще не научился предугадывать траекторию полета запущенного силою губных мышц снаряда и потому сомневался и повторял про себя:

«Кажется, долетит. А может, и не долетит. Хотя если очень сильно дунуть, тогда точно долетит».

Со стороны могло показаться, что мальчик встает на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть портрет, вдохновляющий его на произнесение слов молитвы с большим чувством. Но на самом деле, губы его в отличие от того момента, когда они плевались бумагой, шевелились совершенно автоматически, и он не понимал смысла произносимых слов.