Бог нажимает на кнопки

Все стало прозрачным в его голове: и признания этой пьянчуги, и операционная из странного цветного сна Евгения, который не давал тому покоя уже несколько лет, и президентство президента, и целительство целителя. Он все совместил и все понял. И в этот миг открывшейся ему ослепительной в своем уродстве истины он задал случайной и вместе с тем такой неслучайной соседке по столу один лишь вопрос.

– Почему вы живы? – спросил он.

Женщина снова расхохоталась в ответ и выдала совсем уже неожиданное признание.

– Не зива я, убили меня, милок.

– Да как же?

– А вот так. Как насяли наси враси да сестры погибать один за другим, одна за другой: кто в автокатастрофе, кто дома от закоротивсего провода, стала я сювствовать сьто-то, словно бы подозревать. Правда, выводов я сделать не успела. А тут этот позар и слусился.

– Какой пожар?

– В квартире моей позар. Вот тут, на этом самом рынке задерзалась по пути с дезурства. А квартиру мою и подозгли без меня.

– Да какой же им был смысл без вас-то ее поджигать?

– Аааа, – протянула она. – Так у меня сестра родная тогда из деревни гостить приехала. Не двойняски мы, но больно похозие. Вот они, видать, ее за меня и приняли. Квартиру снарузи заперли и выйти не дали. А как сгорела она дотла, позвали понятых да и подписали протокол, сьто, мол, зилица одинокая погибла.

– Так вы?..

– С тех пор по сестриным документам зиву. А она у меня была без образования, торговка простая. Вот и я посла по ее стопам.

– Так они не знают, что вы живы?

– Нисколеськи не догадываются, – заверила она прямо-таки с каким-то ликованием.

– Послушайте меня, дорогая моя! – забеспокоился старик. – Я вас умоляю, вы никому больше об этом не рассказывайте. Не ровен час кто-то разболтает и вас найдут.

– Да кому зе я рассказываю? Только здесь, своим.

– Умоляю, ни своим, ни чужим – никому больше не рассказывайте. Если жить хотите.

– А, зить-то. А зить-то я не особо хосю.

– И все-таки: ради себя, ради памяти безвинно убитой сестры, ради справедливости и правосудия, которые еще, быть может, восторжествуют когда-нибудь и потребуют вашего свидетельства и вашей присяги – не рассказывайте. Хорошо? Обещаете?

– Да обессять-то я могу, а вот удерзаться спьяну – того не обязуюсь.

– Постарайтесь, голубушка! А я постараюсь вам помочь.

– А это хоросо, – согласилась она. – Знасит, придесь сюда ессе?

– Приду, если жив буду.

– А ты зиви!

И они попрощались. И всю дорогу домой в голове у старика бились две настырные, как соседский ночной молоток, забивающий гвоздь в разделяющую смежные апартаменты стену, мысли.

Первая: как сообщить все это Евгению? Нет, вернее так: как незамедлительно сообщить все это Евгению, да еще и не привлечь внимания властей?

И вторая: если за ним все-таки следили и подслушали его разговор с бывшей медсестрой, то что теперь будет и с ней, и с ним?

За время, понадобившееся ему, чтобы преодолеть расстояние от кабачка до дома, никаких ответов у него, к сожалению, не возникло.

Глава 18

Сестра Евгения была беременна.

Она подозревала это уже несколько дней, но узнала окончательно только сегодня утром, проделав в ванной стандартный, доступный в любой аптеке даже школьницам тест.

Подружки рассказывали ей, что когда-то, лет сорок-пятьдесят назад, такой роскоши в мире и в помине не было, и бедным девушкам для подтверждения беременности необходимо было тащиться в поликлинику и сдавать кровь из вены.

Сейчас же все проще простого: ороси бумажную полоску утренней мочой – и результат налицо. Две полоски означают, что в матке поселился пока малюсенький, но быстро захватывающий позиции жилец.

Отцом ее ребенка был Бог. Интересно, передаются ли божественные качества по наследству путем какого-нибудь генетического механизма или нет? И если да, то как теперь ей, практически богоматери, обходиться с растущим плодом? И как потом воспитывать новорожденного?

А кстати, какой номер ему присвоят? После принятия нового закона о выборе между материнским и отцовским номерами в пользу меньшего из них, по всей видимости, ее ребенок будет 1-… А вот дальше что?

Если график девственниц у Бога такой плотный, вероятно, и малышей они ему уже нарожали с пару сотен. Так, стало быть, ее дитя будет 1-300? 1-376? 1-894?

Глупо гадать, конечно. Надо просто пойти и доложить о беременности будущему отцу.

А будет ли он помогать? Присутствовать при родах? Покупать сынку или дочке подарки?

Голова кружится от вопросов.

И конечно, самый серьезный из них – это то, как ей сказать обо всем родителям? И когда? Может быть, прямо сейчас? Выйти на кухню, откуда пахнет котлетами с чесноком, и сказать: «Мама, папа! Вы скоро станете бабушкой и дедушкой!»

Или так: «Мама! Папа! Вы скоро станете богобабушкой и богодедушкой!»

Нет, чушь какая-то!

А что, если они расстроятся? Не примут ее решения? Не поддержат? Потребуют сделать аборт?

А аборт в данном случае будет считаться богоубийством? И не являются ли вообще все вот эти ее теперешние мысли богохульством?

Вера в Бога диктовала ей необходимую последовательность конкретных шагов: пойти к Кларе, сообщить о ребенке и спросить, что делать.