Бог нажимает на кнопки

– Отворяй чертову дверь, – надрывался между тем сосед, варьируя все доступные его голосу интонации, от вкрадчивой лести до откровенной угрозы. – Эй ты, жопа! Будь человеком!

Министр посмотрел в глазок и увидел настоящего своего соседа, в тельняшке и мокрых калошах на босу ногу (что, неужто и вправду затопило?), злобно упершего руки в боки и испепеляющего взглядом пресловутую чертову дверь.

В руках у оскорбленного соседа был увесистый гаечный ключ, по всей видимости для упомянутого вентиля.

Министр почти не дышал, прильнув к глазковой стекляшке, которая почему-то начала запотевать. Сосед же вдруг широко зевнул. Ой, да ведь и впрямь ночь, а у него там с потолка течет! Нехорошо!

– Открываю, открываю, – заверил соседа министр и начал оттягивать рычажки да отцеплять цепочки.

– Вот же, твою мать, как долго возится, – прокомментировал сосед. – Да и что ему торопиться? Течет-то не ему на голову, а нам, простецким жалким людишкам.

– Да открываю, вот уже последняя, – отозвался министр и распахнул наконец дверь.

Сосед по-хозяйски отодвинул его и протиснулся внутрь, отправляясь на поиски поврежденной батареи.

– Значит, так, – сказал он. – У меня в спальне течет. А у тебя, стало быть, это…

Совершив необходимые вычисления в уме, он решительно двинулся на юго-запад министерской квартиры. Тот за ним.

– А вот теперь нагнись и вентиль руками придерживай, – распорядился сосед. – Резьба что-то больно стертая. Боюсь, сорвется.

Министр послушно присел на корточки и нагнул голову, чтобы получше рассмотреть резьбу.

Вот в этот самый момент гаечный ключ и обрушился на его затылок. Смачно, с хрустом, с высоты, с удобного угла.

Министр упал навзничь и паркет под ним стал быстро намокать от крови.

– Ну я же говорил, что течет! – одобрительно покивал сосед. – Таки течет!

До самолета оставалось четыреста две минуты, которые уже некому было засекать.

Глава 20

Бывшая медсестра, а ныне рыночная торговка не появилась у своего лотка ни в обычный час, ни позже. Соседи по рынку начали беспокоиться.

Кто-то вызвался добровольцем, отправился к ней на квартиру и выяснил, что ночью ее увезли с сердечным приступом.

– Куда увезли-то? – спросила продавщица из овощного. – В больницу, что ли? В какую? Наведаться бы.

– В больницу. «Скорая» под окнами выла, потому соседи и в курсе. А в какую больницу – никто не знает.

– Жива ли, а то, может, померла уже? – присоединился к разговору продавец из пирожковой.

Доброволец только руками развел: мол, чего вы от меня хотите, люди добрые? За что купил, за то продал.

Хозяин мясного ларька, в котором трудилась бывшая медсестра, был извещен о происшествии по телефону, приехал к полудню, покричал, понервничал, подсуетился и к вечеру вставил в оправу своей торговой точки новую женщину: и моложе, и краше предыдущей.

Так что, с его точки зрения, все даже к лучшему обернулось. А что именно стало с его прежней работницей, его мало занимало, как, впрочем, и остальных.

Соседи по рынку поговорили о ней пару дней и забыли. И только одна бедная старушка горевала о пропавшей долго и от чистого сердца.

Этой старушке бывшая медсестра раз в неделю отдавала остатки хорошего мяса практически за бесценок, а кости так и вообще задаром. Так что теперь, с наступлением перемен, старушкин суп уже никогда не будет таким наваристым – вот она и печалилась.

Что же касается недавнего собеседника бывшей медсестры – тоже бывшего продавца старых книг, – он, узнав о случившемся, никак не мог решить, какая версия более правдоподобна: та, где сердце страдалицы и пьянчужки действительно не выдерживает чрезмерной нагрузки и отправляет ее в больницу по объективным физическим причинам, или та, где тайные умельцы успешно создают ей видимость сердечного приступа, на самом деле рукотворного и предумышленного.

«Что же, что же делать? – вопрошал он себя, боясь более страшного второго варианта. – Как предупредить ребят?»

Решение явилось ему спонтанно и не расшаркиваясь. Просто открыло дверь в сознание и велело следовать за ним. Старик так и сделал. И первым шагом, продиктованным этим настойчивым гостем, был сбор бутылок по паркам и помойкам.

– Ты что это тут? – гневно заверещал, вцепившись в стариковскую руку, грязный небритый субъект с чернильной змеей, выползающей из-под свитера на шею, и с провисшими на штанинах коленками.

Субъект был не моложе старика, но поджарый и хваткий, и, разговаривая, брызгал слюной.

– Ты что это тут? – повторил он, грозно морщась и не ослабляя захвата. – Это моя территория.

– Простите, я не знал, – попытался оправдаться старик.

Субъект не принял оправданий, сжимая пальцы с обгрызенными ногтями еще сильнее.

– За такое и по роже можно схлопотать, – заявил он.

– Вы знаете, я в знак примирения готов отдать вам все мои бутылки, – пообещал старик, приподнимая перед глазами субъекта полный звенящий мешок. У того разгорелись глаза:

– Давай! Ух, тяжелый.

– Я как раз сдавать собирался. Вон магазин напротив.

– Точно, я тоже там сдаю, – обрадовался субъект.

И мешок перекочевал в его цепкие руки.