Ночью полка с солистом упала прямо на Тамару. Солист отделался ушибами, а Тамаре не повезло. Несколько переломов и тяжелейшее сотрясение мозга.
Переломы – ерунда, зажили за полгода. Правда свадьбу, конечно, пришлось пока отменить.
А вот с головой дело обстояло хуже: у Тамары обнаружились провалы в памяти и временные помрачения рассудка.
Его она помнила и продолжала любить, но все чаще и чаще впадала в панику и воображала себя кем-то другим.
Ее отправили в санаторий со специальным уходом. Оттуда она и писала ему письма. Иногда очень лирические, иногда безумные. Но ему было все равно – он плакал над каждой строчкой и тех и других.
«Мой дорогой! – писала она. – Ты сидишь в оркестровой яме и не знаешь, как мне одиноко. Я стою прямо над тобой на сцене из искристого льда. С меня сняли туфли, и мои голые ноги примерзают ко льду. Холодно. Я перебираю ногами, и кожа лопается, обагряя сцену каплями.
Я загадала: если ты догадаешься, сколько капель крови упадет с моих ног, тебя выпустят из ямы и ты сможешь меня найти и забрать.
Только как мне сказать тебе об этом условии? Я же не могу говорить – только петь. Вот я и пою. Ария итальянская, а ты, глупыш, совсем не знаешь этого языка. Может быть, если я буду вставлять по знакомому слову в каждой строчке, ты услышишь и разгадаешь мой шифр?
Но нет. Я знаю, что тебе заткнули уши. Ты и играешь-то невпопад. Я слышу. Это твой тромбон фальшивит?
Да нет, что это я? Ты же не играешь на тромбоне. А на чем ты играешь? Что-то я забыла.
Ну да, конечно. Ты играешь на кофемолке. Я помню, как ты извлекал из нее хрустящие звуки. Когда это было? До нашей свадьбы или после? А мы вообще женаты?
Ох, я догадалась. Ты женат на кофемолке, а со мной у тебя все несерьезно. Пожалуйста, напиши мне правду. Я ведь тебя все еще люблю, хоть ногам и холодно.
Твоя няня».
Он помнил большую часть ее писем наизусть. И все-таки ужасно, что их забрали. В них сохранились ее прикосновения, ее смутный выцветший запах.
Целая связка писем. Все, которые она успела написать ему в жизни.
А жизнь ее оборвалась очень рано – прямо там, в санатории, она утопилась в горячей ванне.
Может быть, поначалу просто хотела согреть замерзшие ноги, а потом решила, что так будет лучше?
Или запланировала все еще до того, как наполнила ванну? Поняла, что это единственный доступный способ с учетом решеток на окнах и отсутствия колющих и режущих предметов?
Он был безутешен. Он был готов терпеть ее, даже и с бредом про кофемолку. Только бы она была рядом и доверяла ему пересчитывать веснушки на своих плечах.
Но не сложилось.
Больше он никого не любил. Встречался с парой женщин, но жениться не смог. Да разве можно было жениться на ком-то, кто не умеет правильно слизывать капли с подмокших вафель?
Подходя к дому, старик заметил хрупкую фигурку, летящую ему навстречу и приветственно машущую рукой.
Он скользнул по ней мимолетным взглядом и прошел мимо, ссутулившись не по годам.
– Нет, ты представляешь? – спросит потом Кирочка у Евгения. – Я пошла его проведать, увидела, обрадовалась, а он сделал вид, что мы не знакомы. Как он мог?
– Он все правильно сделал, – ответит Евгений. – Он беспокоился о твоей безопасности.
Глава 16
Богу богово, кесарю кесарево.
Он был двумя ипостасями в одном лице, и ему, соответственно, причитались обе доли. И с тех пор как совершил свое первое убийство у инкассаторской машины, эти доли только росли.
Он ведь правильно тогда все рассчитал, догадался, на чем можно сделать самые большие деньги и самую большую власть.
Некоторые дураки считают, что верный товар – оружие или драгоценные стекляшки. Вздор. Любой бизнес может провалиться. Кроме этого. Потому что он торгует верой. А вера бесценна, и за возможность верить люди сами отдадут тебе все, что имеют.
Тебе же остается только решать, что бы такого у них взять. Их деньги, их таланты, их девственность, их жизнь на десерт. Будь только хорошим Богом, достойным конкурентом другим богам, и ты получишь все. Так, что даже и надоест.
Вот об этом он часто задумывался в последнее время. Надоело? Или еще не надоело? И что делать потом, когда уже совершенно точно надоест?
Вот его ставленнику президенту не надоест. Ему никогда ничего не надоедает. Наверное, потому что ничего особо и не нравится.
А он человек с воображением и, если не придумает себе нового развлечения, зачахнет от тоски.
Так что бы такого придумать?
Наверное, пойти по стандартной схеме и начать войну.
Война – это хорошо, это душевно. Жалко, не в то время живем. Со штыком на врага – это гораздо более в его вкусе, чем с атомной бомбой. Жертв, конечно, меньше, но мяса больше, живописнее.
Мальчиком он всегда любил батальные сцены. Батальные и фатальные, чтоб никто не вернулся с поля боя. И чтоб только вороны и мародеры кружили над телами павших.
Но, на худой конец, и с ракетами можно поиграть, и со взрывчаткой, и с напалмом.
А если не я их, а они меня?
Он даже захохотал от одной этой мысли.
Умирать он не боялся совсем. В бессмертие души не верил и за грехи расплачиваться не намеревался. Так почему бы и не погибнуть в разгар славной заварушки?