Бог любит Одессу

Придя в себя после первого этапа преодоления препятствия, он стал медлен­но подтягиваться на проржавевшей железной сетке, с радостью чувствуя, что ему это удается. Дальше все было проще. Перебирая руками, он добрался до первого столба, на котором крепилась сетка водозабора. Там он перепрыгнул на бетон­ную стену водоканала, однако поскользнулся и едва не сорвался внутрь потока. После этого он сел на стену и таким образом стал передвигаться дальше.

Спрыгнув на землю уже на территории станции, он почувствовал, что снес всю кожу с поверхности бедер, но времени на страдания не было. Олесь переоделся в форму охранника и выдвинулся к одному из четырех очиститель­ных корпусов, там улегся в траву и стал наблюдать за территорией.

Спустя час он выявил два наблюдательных поста, которых, скорее всего, никогда не было на станции в обычное время, а установили их только сегодня. Смена их прошла в час ночи. Охранники по одному ушли в караульное поме­щение, а на их место пришли другие.

Олесь подождал, пока вновь заступившие привыкнут к обстановке вокруг поста, и ползком пробрался к двум насосным сооружениям, там он поставил две закладки, а третью, с сигнальной ракетой, прикрепил к стене здания, функционального назначения которого не вполне понял.

Оставалось дождаться смены временных постов.

Вот один из охранников поднялся с земли и двинулся к караульному помещению. Олесь встал с земли и так же, как первый, уверенно пошел в ту же сторону. Однако, дойдя до аллеи, которая вела к зданию администра­ции, свернул туда. Оставалось надеяться, что в темноте, да еще и в форме, его примут за охранника, который по каким-то делам движется к проходной станции.

Наверное, так и получилось. Ему удалось добраться до окна музея необ­наруженным.

Олесь толкнул ставню внутрь и к радости своей обнаружил, что щеколда изнутри так и осталась открытой. Он влез в окно, сознавая, что ему повезло еще раз, потому что на внутренних окнах музея, выходивших на территорию станции, не было сигнализации, но она обязательно должна быть на окнах внешних. Иначе зачем бы Нина ходила вчера ее отключать.

Он посмотрел на часы. До нужного времени оставалось шесть минут. Сердце стучало так, что, казалось, его слышат все в радиусе ста метров.

Он еще раз посмотрел на часы, время истекло, но ничего не происходило. Просто так выбивать внешнее окно музея было крайне опасно. Рядом находи­лась проходная, а там была охрана.

Олесь подождал еще немного, и тут на территории станции что-то бух­нуло, раздался свист, и территория осветилась ракетой синего цвета. Все на станции вдруг ожило, и даже находящиеся на проходной охранники выскочи­ли из помещения и, видимо, закрыв проходную на ключ, бросились к месту, откуда взлетела ракета.

Олесь выждал еще минуту, схватил стул и одним ударом вышиб раму окна музея, тут же сработала сигнализация, но он уже выпрыгнул на улицу, в несколько прыжков преодолел освещенный перед въездом на станцию уча­сток и скрылся в тени деревьев.

Добравшись до автостанции, Олесь спрятался в тени деревьев и осмо­трелся. Все было как обычно. Тогда походкой гуляющего человека он прошел чуть дальше, где стояла машина парня-левака.

Тот спал на переднем сиденье. Олесь постучал ему в окно. Парень открыл глаза.

— Просыпайся, бомбила, — сказал ему Олесь, — гривны пришли.

В квартиру Виктора Сильвестровича Олесь пришел утром.

Перед этим он позвонил из телефона-автомата в Киев и доложил руковод­ству о местах закладки и успешном завершении операции.

Потом завалился спать.

Проснувшись часа в два, он пообедал тем, что оказалось в холодильнике у Виктора Сильвестровича, и снова набрал номер телефона парня-левака.

Тот приехал в назначенное время к «Аркадии» и отвез Олеся на вокзал.

— Как сестра? — ехидно спросил водила, когда они расставались на при­вокзальной площади

— Нормально, — ответил Олесь.

— Ну-ну, — многозначительно ответил водила.

Уже садясь в поезд, Олесь вытащил старую симку из телефона и вставил ту, что дал ему отец.

В купе, в котором Олесь должен был ехать, уже разместились три му­жика.

Олесь, Топаз, Савелий и Павел Алексеевич

Поезд мягко тронулся, и вскоре Одесса осталась за вагонными окна­ми. Все в купе словно ждали этого момента, заговорили шумно, с каким-то радостным надрывом.

— А давайте знакомиться, — сказал самый пожилой, — меня Павлом Алексеевичем зовут. Я геополитик.

— А давайте, — согласился Савелий, — я журналист.

— Я вижу, все мы не украинцы, — заметил Борис.

— Почему же, — сказал Олесь, — я украинец.

— Правильней было бы сказать, — заметил Савелий, — все мы не одес­ситы.

— Вот это точно, — произнес Борис, — разворачивая сверток, который дал ему Дерибан.

Там были две бутылки коньяка и аккуратно нарезанные, видимо, Клав­дией, бутерброды.

— А давайте выпьем, — в тон Павлу Алексеевичу произнес Борис.

Олесь, поскольку был самым молодым, сходил за стаканами.

После того как выпили по второй, а потом и по третьей, все барьеры к общению были окончательно сняты.

— А я видел вас на пляже в районе Аркадии, — сказал Олесю Павел Алексеевич.