— Я извиняюсь от имени моего брата, — говорит он, едва взглянув на меня.
Господи. Он гребаный мудак, клянусь. Я бросаю на него взгляд, и он, как трус, опускает глаза, прерывая зрительный контакт.
— Что здесь происходит? — Лэн щелкает пальцами у меня перед носом. — Эй, ты. Убери глаза от моего брата, пока я тебя не вырубил.
— Лэн! — Глин кричит.
Брэн поднимает голову, и от страха, который я вижу в его взгляде, мне становится дурно.
Его так пугает мысль о том, что кто-то может узнать о нас, что кажется, будто его вот-вот стошнит.
— Я ухожу отсюда, — объявляю я и ухожу, не оглядываясь.
Да пошли они все. Начиная с Брэндона, мать его, Кинга.
Я возвращаюсь в особняк, а затем отправляюсь на своем Харлее прокатиться вдоль берега моря. Но ни воздух, ни вибрация мотоцикла не улучшают моего настроения.
Через полчаса я паркуюсь на берегу и достаю телефон.
Нахожу сообщение от проклоятия моего гребаного существования.
Брэн:
Ублюдок.
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Глава 21
Я никогда не был зависим от чего-либо, поэтому не понимал, насколько болезненно переживать ломку.
Прошло две недели с тех пор, как Николай сообщил мне по смс, что между нами все кончено. А я все еще не избавился от всплесков одиночества.
Прошло две недели, а мне становится все хуже, а не лучше.
В конце концов, это не обычная ломка. А может, я просто новичок во всем этом и не имею ни малейшего представления о том, как справляться с подобными ситуациями.
Иногда боль и тошнота становятся слишком сильными, меня душат черные чернила, и мне приходится их выводить.
Любым возможным способом.
За последние две недели я видел свою кровь чаще, чем когда-либо. На днях я позволил ей течь и течь, пока не потерял сознание в ванной. Какая-то часть меня хотела, чтобы я никогда не проснулся.
Часть меня молилась об этом, пока я лежал на полу в ванной, глаза были затуманены влагой, а сердце слишком устало, чтобы продолжать качать кровь в моем бесполезном теле.
Мой мозг отключился, и мысли пришли к пониманию того, как я чертовски сильно устал.
От себя.
От всего.
И я все еще уставший.
Моя кисть скользит по холсту, добавляя мазки теплых цветов, переплетая и смешивая их, пока они не совпадут с моими полыми внутренностями.
Искусство — это единственное, что помогает мне оставаться на плаву. Я даже перестал ходить на тренировки после того, как намеренно вывихнул лодыжку.
Я перестаю общаться с людьми под разными предлогами. Учеба. Работа. Учебные дедлайны.
Сейчас у меня просто нет сил ни на кого и ни на что. Но больше времени, проведенного в одиночестве, только подталкивает меня к вредным привычкам.
Причинение себе вреда, кровь и гребаная ненависть к себе.
Я кручусь по спирали и не могу остановиться.
Падаю и не могу дотянуться до дна.
Моя рука дрожит, и пластырь, который я прикрыл своими толстыми часами горит. Рану покалывает, а кровь приливает к едва заживающему порезу.
Ощущение конца света будоражит мой мозг, и слюна заливает внутреннюю поверхность рта.
Тик.
Тик.
Тик.
Кисть выпадает из моих трясущихся пальцев и падает на пол, оставляя оранжевый мазок.
Я открываю ящик справа от себя и почти на автопилоте достаю свой швейцарский армейский нож. Если я просто воспользуюсь им еще один раз, никто не узнает.
Если я просто очищу себя от черных чернил, окружающих меня, то не буду чувствовать себя запертым в собственной шкуре, и все закончится.