Я вздрагиваю и переключаю внимание на Реми, который хмурится.
— На что ты смотришь?
Блять.
Блять.
Неужели я был слишком очевиден?
— Ни на что, — говорю я своим вечно спокойным тоном. — Давай отвезем Крея домой.
Я благодарен, что Реми следует за мной без единого слова. Когда я снова бросаю взгляд на Николая, его выражение лица становится убийственным, когда он проскальзывает обратно в дом.
Всю дорогу домой Реми рассказывает о том, как бесчеловечно поступили Язычники, обидев его «отпрыска», и я благодарен ему за то, что он заполняет тишину. Но ничто не может заглушить напряжение в моих плечах.
Нам удается донести Крейтона до его комнаты, и вскоре он просыпается и говорит нам, что с ним все в порядке. Реми отказывается уходить, но, убедившись, что с кузеном все хорошо, я проскальзываю обратно в свою комнату и меряю ее шагами, на ходу доставая телефон.
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Я закрываю глаза и дергаю себя за волосы на затылке.
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Брэн:
Николай:
Я хочу сказать ему, что не беспокоюсь, но даже мне не хочется говорить ему эту ложь.
Ехать до пентхауса всего пятнадцать минут. Я, как обычно, жду на диване и включаю телевизор, а затем останавливаюсь на одном из поздних ночных повторов адаптации Агаты Кристи.
Не в силах усидеть на месте, я встаю, чтобы достать из холодильника бутылку пива. Он начал набивать его и заказывать продукты, о которых ничего не знает. После первого раза я сказал ему, чтобы он прекратил, и стал покупать продукты сам. Обычно я готовлю ему что-нибудь перед уходом. Завтрак или ужин, в зависимости от того, какое время суток.
Наверное, часть меня пытается компенсировать то, что я ухожу каждый вечер, когда он, похоже, не хочет этого.
Он не говорит этого вслух, но я чувствую сокрушительное разочарование в его голосе, когда он спрашивает:
— Ты уходишь?
Каждый вечер. Каждый раз. Как будто он ждет, что ответ изменится.
И с каждой ночью мне все труднее говорить «Да» или «Ты же знаешь, что да». Поэтому сейчас я просто киваю. Но даже это уже мучительно трудно.
Посмотрев тайны убийства, которые к этому моменту я уже выучил наизусть, я отказываюсь от пива и готовлю киш11 на случай, если он проголодается.
Я всегда любил готовить и постоянно делал это с папой. Мама не очень любит готовить, как и Глин с Лэном.
Мы с папой сблизились из-за готовки. Он часто говорил мне, что это искусство и он научился ему только для того, чтобы занять место в мамином сердце.
—
Я улыбаюсь про себя, методично смешивая ингредиенты и делая все как надо. Наверное, отчасти поэтому я люблю готовить, потому что это подходит моему скрупулезному характеру. И это одна из немногих вещей, которые я делаю лучше, чем Лэн.
Поставив киш в духовку, я ставлю таймер и убираюсь на кухне. Николай всегда настаивает на том, что у него есть персонал для уборки, но я просто не могу оставаться в месте, где не чисто.
Он называет меня помешанным на чистоте, но, кажется, не возражает. Если что, он обычно сидит на диване и наблюдает за мной с глупой ухмылкой.
Иногда он пытается помочь, и это оборачивается катастрофой. Он просто слишком хаотичен. Когда я говорю ему что-то сделать, он выбирает короткий путь. Он из тех, кто смешивает белую и цветную одежду, а потом говорит:
— Ну, это же все одежда. Какая разница?
Он пьет молоко из бутылки и ест тунца из банки. Как дикарь. Боже правый. У меня глаз дергается при одной мысли об этом.