Бог Ярости

— Я всегда буду целовать тебя, малыш, — я падаю на него сверху, прижимаюсь к его губам, моя грудь давит на его мышцы, а наши конечности переплетаются.

Брэн приникает к моему языку, поглащает меня, пробует на вкус, пока перебирает мои волосы и путает их.

Поцелуй в лучшем случае небрежный, но это чертовски эротично. Я никогда не целовал никого после секса, но с Брэном это жизненно необходимо.

Я должен поцеловать его, чтобы почувствовать. Чтобы проникнуть под его кожу и разобрать его на части.

До этого ублюдка поцелуи не имели никакого смысла. Теперь это чертов центр моего существования.

— Хочешь, чтобы мы были одни друг у друга⁹? — спрашиваю я у его рта.

Похоть медленно исчезает с его лица, заменяясь какими-то демонами, которые заставляют его властвовать над собой.

Я проклинаю себя за то, что испортил этот момент.

Он несколько раз моргает и отталкивает меня.

— Ты меня раздавишь.

Я отползаю в сторону, падаю обратно на кровать и подпирая голову локтем.

— Ты не жаловался на то, что я тебя раздавлю, когда твой язык был прижат к моему…

— Господи… — он встает, и я следую за ним так, что оказываюсь перед ним.

— Что скажешь?

— О чем? — он отворачивается, кажется, рассеянно изучая окружающую обстановку, глядя куда угодно, только не на меня.

— Ты, блять, слышал меня, Брэн. Хочешь, чтобы мы были одни друг у друга?

— С чего бы это? Я не хочу с тобой отношений.

Ублюдок. Не могу поверить, что несколько секунд назад я трахался с этим парнем. А теперь мне хочется заехать ему кулаком по гребаному лицу.

— Значит, я могу пойти трахнуть Саймона и десятки других, которые ждут меня в списке контактов?

На этот раз он поворачивается ко мне лицом, и в его кораллово-голубых глазах пляшет угроза.

Да, малыш. Подари мне свой огонь.

— Трахни еще одного человека, и между нами все кончено, Николай.

— Это и есть определение эксклюзивных отношений. Неужели ты умрешь, если скажешь, что хочешь этого?

— Ладно, как скажешь.

Он начинает направляться в ванную, но я сжимаю его запястье.

— Что теперь? — спрашивает он, медленно наблюдая за мной.

— Почему ты так упорно скрываешь свою ориентацию? Быть би или геем — это не табу, знаешь ли. Сейчас не шестидесятые.

— Не твое дело.

— Ты такой придурок. Я просто спрашиваю.

— Не надо. Я же сказал тебе, что это всего лишь физический контакт, так что оставайся на своей стороне. Проблема с моей ориентацией — это моя собственная проблема. Если ты не можешь это принять, я могу пойти к кому-нибудь еще….

— Как, блять, ты это сделаешь, — я хватаю его за горло и наслаждаюсь его пульсацией под моими пальцами. — Мой член — единственный член, на который ты сядешь, понял, малыш?

— Тебе нужно перестать говорить со мной на этом языке.

— Но несколько минут назад ты наслаждался этим языком.

— Я сдаюсь, — он вздохнул. — Отпусти меня, чтобы я мог принять душ.

— Можно мне присоединиться?

— Нет.

— Ты снова собираешься сбежать?

— Я не сбегаю. Я ухожу.

Я отпускаю его с возмущенным вздохом и жду, пока он уйдет в ванную, но он стоит передо мной.

— Не делай этого, Николай. Увидимся утром?

Я издаю утвердительный звук, и он улыбается, но улыбка эта натянутая, как мои гребаные внутренности.

Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но качает головой и проскальзывает в ванную, закрывая за собой дверь на долбаный замок.

Запирается от меня.

Фигурально.

Буквально.

Глава 19

Брэндон

Прошло чуть больше двух недель, и все они прошли как в тумане.

То, что начиналось как временная потеря контроля над собой, категорически переросло в самую трагическую зависимость.

Каждый вечер я говорю себе, что не пойду в пентхаус, и мне удается продержаться несколько дней — кошмарных, совершенно бессонных и абсолютно мучительных дней.

Я погружаюсь в студию, в тренировки, в пребывание вне своей кожи. Изо дня в день мне удается обманывать себя в течение нескольких часов, чтобы потом снова вернуться к ужасающим плохим привычкам.

Кровь и пентхаус. Оба — опасные зависимости разного масштаба.

Оба разрывает меня на части, оставляя в полном отчаянии и не в силах больше смотреть на искаженное лицо в зеркале.

Только одна зависимость может привести меня к гибели. Заставить забыть обо всем остальном, когда он находится рядом со мной. Когда он прикасается ко мне, целует меня, трахает. Я притворяюсь, что моей кожи не существует.

Я не Брэндон Кинг. Я не тот сломленный человек, который вместо своего отражения в зеркале видит черные чернила. Не тот слабый человек, которого чаще всего гложет отвратительная тошнота и ужасающая мысль о небытии.

Я — это просто я.

Его цветок лотоса. Его прекрасный принц. Его малыш.

Но этот вакуум эмоций длится лишь до тех пор, пока не наступает бездумная разрядка и несдерживаемая похоть. Он длится до тех пор, пока я не теряю его прикосновение и не вынужден вернуться в свою собственную кожу.