Боевые девчонки

— В июле. Шестого июля. Я помню, потому что это был чей-то день рождения. Кого-то из группы. — Онайи мотает головой. — Не помню имени. Но мы в тот день с утра праздновали. У нас по ночам были задания, а утром и днем мы были свободны. Снова могли побыть обычными девчонками. Мы же тогда еще не до конца все потеряли. Шестого июля праздновали день рождения. Потом, в ту же ночь, пересекли границу штата Абиа и наткнулись на неохраняемую деревню. Та девочка, у которой был день рождения, не хотела нападать на них. Она хотела сражаться только с солдатами. Не хотела убивать мирных людей. Но наш командир постоянно твердил, что на войне мирных не бывает. Все уснули, и мы совершили набег. Там не было оружия. Не было боеприпасов. Там просто была… еда. Еда, скот, миски-калебасы. Ничего важного для войны. Но мы взяли заложников. Не знали, что еще делать. Бесполезное для нас место. Но у командира появилась идея заснять все это. Чтобы толкнуть речь, которую покажут нигерийцам. И оправдать то, что мы собирались сделать. Он поставил меня и другую девочку рядом с заложниками. В отряде еще были молодые парни, мальчики, мужчины постарше. Некоторые отказывались. Некоторые, наоборот, жаждали крови. Возможно, им досталось в прошлом. Может, работы лишили, может, кто-то потерял жену. Или нигерийцы плохо с ними обращались. Они и затаили обиду. Так случалось на войне, особенно тогда, в начале. Обида — очень удобно. Всегда потом можешь сказать, что человек, которого ты убил, был твоим врагом. Или что тебя пытался убить. Даже если это не так.

Она замолкает, словно натыкается на стену, которую ни обойти, ни перелезть. Вздыхает.

— Пока все готовились к записи, женщина с длинными серебристыми косами, в платье с красными, синими и золотыми цветами попыталась напасть на девочку, у которой был день рождения. И я застрелила ее.

— Ты убила мою маму, — шепчет Айфи, по лицу катятся слезы.

— Я была ребенком, — глухо говорит Онайи, слезы наполняют и ее глаза. — Я была ребенком. Я была маленькой девочкой с винтовкой в руках. Я сделала, что мне велели. У меня не было никого. Ни семьи…

— Поэтому ты отобрала мою!

— Я… — У Онайи срывается голос. — Я была ребенком. — Она судорожно вздыхает и вытирает лицо. — Это придало остальным храбрости. Когда они увидели, что сделала я, они поняли, что тоже могут. И наш командир сказал речь, выстроил всех заложников из деревни, и мы застрелили их.

Один-единственный вопрос гложет Айфи:

— Почему ты не убила меня?

Взгляд Онайи смягчается, и Айфи пробивает воспоминание, как она смотрела в эти глаза каждое утро, просыпаясь в своей кровати в лагере. Как часто Онайи бросала на нее этот взгляд, и Айфи думала: почему она так на нее смотрит? В нем было что-то гораздо большее, чем любовь, доброта, благодарность. Казалось, в нем было… сожаление.

— Почему ты не убила меня? — снова спрашивает она.

У Онайи дрожит нижняя губа. Она пожимает плечами.

— Я думала… Мы только что праздновали день рождения, и я впервые за долгое время видела, как девочки улыбались… и… я хотела снова это увидеть. Я подумала, может, это и твой день рождения тоже. Никто не должен умирать в свой день рождения… — Онайи обхватывает себя руками. — Прости… — бормочет она.

Она поворачивается и быстро уходит.

Позже, когда за Айфи придут охранники, чтобы вести на суд, они подумают, что ее молчание — вызов. Одни решат, что она что-то приняла, чтобы так держаться. Другие — что она молится. Но никто не узнает правды. Никто не узнает, что дала ей Онайи.

Мир в душе.

Пол в зале суда усыпан штукатуркой. Охранники ведут Айфи к застекленной кабине, установленной на виду у всех присутствующих. По дороге из тюрьмы она поняла, какой ущерб нанесли городу террористы-смертники. Хотя уже полным ходом идет строительство, по обочинам дорог — сплошные развалины, горы камня, бетона и металла.

Когда вводят Айфи, в зале начинают шептаться. Она садится, охранники сковывают ее лодыжки. На ней все тот же выданный в тюрьме белый комбинезон со следами грязи и засохшей крови.

Айфи ищет в зале лицо Онайи, даже когда судья зачитывает обвинение. Ее обвиняют по одной статье за терроризм, по 259 пунктам разных статей за преднамеренное убийство, по 500 пунктам — за причинение физического вреда и по статье за приобретение, хранение и использование взрывчатых веществ с целью совершения террористического акта.

Судья в военной форме перестает читать и поднимает глаза от экрана:

— В мирное время наказанием за эти преступления стало бы пожизненное заключение. Но перемирие еще не мирное время. К сожалению, война не закончилась. Кроме того, обвиняемая не гражданское лицо. Она — боец вражеской армии. А потому объявляю приговор — казнь посредством смертельной инъекции.

Айфи знала, что это произойдет, но все равно — дыхание перехватывает так, что она почти ничего не слышит. Она умрет.

Выдержка ей изменяет. Глаза мечутся, она надеется увидеть в зале лицо Онайи. Чтобы запомнить. Чтобы было что представить, когда она в последний раз закроет глаза. Но людей слишком много. Онайи нигде не видно.