Боевые асы наркома

Максим окаменел. Умирать не хотелось, но в его положении это было лучшим выходом. Не предать, не дать себя сломать врагу. Но Свирид уходил, и это означало, что… все! Не будет допросов, не будет разговоров, не будет… ничего уже не будет. И где-то глубоко внутри животный инстинкт попытался заорать, что ты не должен ждать, ты должен вернуть его и говорить с ним, чтобы он отменил приказ. Но Максим заглушил в себе животный страх. «Молчать! Умирать надо достойно!» Шелестов оторвался от стены, встал прямо, глядя, как оуновцы снимают с плеч автоматы, как дергают затворы, отводя их назад. Он не ожидал от себя такого, не мог поверить, что ему удалось вот так просто улыбнуться своим палачам. Простой, открытой, издевательской улыбкой.

Автоматы наведены, пальцы легли на спусковые крючки. Смотреть хотелось на небо, на птиц, а не на эти мерзкие рожи, но такова твоя работа, остановил себя Максим. Смотри! И когда сухо прошелестели автоматные очереди, и пули в щепки стали разбивать древесину над его головой, Шелестов умудрился даже не моргнуть. Настолько он был уверен, что сейчас умрет, и все его эмоции напрочь отключились. Он видел, как автомат одного из оуновцев в ответ на его улыбку дернулся, опускаясь на уровень груди пленника, но этот человек сдержался и не выстрелил.

Максима схватили и потащили в погреб. Он ожидал, что его столкнут вниз и снова дикая боль в боку заставит его потерять сознание. Но нет, его стащили под руки вниз и оставили в покое. И Свирид больше не вышел. Неужели признал себя побежденным? И вот теперь Максим понял, что ноги его совсем не держат. Он успел ухватиться за каменную стену, где кирпичи выпирали и за них можно было взяться пальцами. Придерживаясь за стену, он опустился на свою лежанку и замер, все еще не веря, что жив, что снова будет слышать и видеть окружающий мир.

«Самое главное, – думал Сосновский, глядя на Свирида, – понять, что перед тобой не струсивший человек. Чувство опасности, трезвое, даже беспредельное мужество противника не так опасны, потому что поступки человека предсказуемы. А вот струсивший человек, дико струсивший, может совершить такой поступок, что тебе в здравом уме и трезвой памяти ни за что не придумать». И Сосновский присматривался к Свириду, к его помощникам. Нельзя задавать вопросы и делать предложения, которые вызовут подозрения и страх. Испуганный человек, человек в панике опасен, а Михаилу нужно получить сведения. И расспрашивать их нельзя. Значит, надо выводить их на ответы косвенно.

– Мне нужно знать, в каком объеме и в какие места следует завезти оружие и боеприпасы. Решайте вы, мое дело согласовать этот вопрос с вами. Оружие, может быть, поступит уже через два дня. Поэтому не тяните с координатами. Единственное условие: забирать его вы будете сами и переправлять на свои базы тоже. Работа должна быть сделана предельно быстро. Не хватало еще нам утечки информации. А уши и глаза имеют даже деревья в лесу. Вы меня понимаете?

– Да, – согласился Свирид. – Конечно, я вас понимаю. Места для складирования ящиков я укажу вам завтра. Это будут надежные и хорошо скрытые от посторонних глаз места.

«Отлично, – подумал Сосновский, разглядывая через стекло рюмки коньяк, которым его угощал Свирид. – Хороший, между прочим, армянский коньяк. А ему ведь понравилось, что я не требую координат его баз, не делаю отметок на карте. Только вот Свириду не догадаться, что наши специалисты вычислят, где расположены их базы. Не за сто верст же от места, где немцы предполагают выгрузить оружие. Километров пять-десять до базы, иначе придется все эти подарки везти черт знает куда и на глазах у людей, местных жителей, а значит, предположительно, осведомителей советских партизан. Ничего, мы догадаемся, где ваши базы, сообразим, где удобнее всего их расположить».

– Я хотел обсудить с вами, Свирид, еще один маленький вопрос. – Сосновский покрутил рюмку в руках и сделал маленький глоток. – Кстати, неплохой напиток. Он напоминает настоящий «арманьяк». А вы уж поверьте, я в подобного рода напитках понимаю толк.

Сосновский умышленно произнес эту не совсем правильную фразу. Он скрестил выражение «знаю толк» и «понимаю». Прозвучавшее «понимаю толк» прозвучало нелепо и должно было убедить собеседника, что этот немец, хорошо говоривший по-русски, все же допускает ошибки, типичные для иностранцев.

– Маленький вопрос, который я хотел с вами обсудить, Свирид, – снова повторил Сосновский, рассматривая цвет коньяка на свет через рюмку. – Я хотел бы его обсудить с вами наедине. Пусть меня простят ваши помощники.

Свирид помолчал, опустив глаза, потом сделал жест рукой, его помощники, с шумом двигая стулья, поднялись из-за стола и вышли из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Сосновский удовлетворенно улыбнулся. Приятно было чувствовать, что ты подчиняешь себе человека и твои просьбы выполняются незамедлительно. Поставив рюмку на стол, Михаил пристально посмотрел на Свирида, а затем заявил: