Боевые асы наркома

«В какой-то мере он со мной согласен, – подумалось Максиму. – А еще он чего-то ждет. Он ждет какой-то информации, а за это время пробует меня сломать. И он побаивается, что я могу оказаться не рядовым членом движения и он пострадает из-за меня. У них тут политика переплелась с патриотизмом, но верх постепенно берет политика. Куда ему деваться, если он не оправдает доверия вышестоящего начальства? Его оставят здесь стрелять по ночам из-за угла. А тех, кто оправдал доверие, при отступлении возьмут с собой на Запад. Все просто! Не страх смерти, а страх не оправдать доверие и остаться без надежного обеспеченного будущего. И из них никто в победу вермахта и своей повстанческой армии не верит. Они все тут живут одним днем и пытаются поймать синицу за хвост. А если на этом сыграть?»

– Вы входите в состав руководства харьковского отделения ОУН, – заговорил Шелестов, сплюнув на пол сгусток крови. Смотреть он мог только правым глазом, потому что левый заплыл у него окончательно. – И вам бы положено знать, что во все мало-мальски значимые отделения направлены представители штаба для координации действий. Интересно, а почему к вам не прибыл представитель?

– Кто вы такой, черт бы вас побрал? – чуть ли не заорал мужчина.

Шелестов почувствовал, что сейчас его ударят снова, и очень сильно, но этот человек почему-то сдержался. Хороший признак.

– Неприятно, правда, – скривился Максим в иронической улыбке. – Было доверие, было, и вдруг… в одночасье его не стало. Что же случилось, Свирид?

– А вы совсем не дорожите своей жизнью? – Мужчина холодно смотрел на Шелестова. – Вы так преданы идеям нашего движения, что готовы умереть из чувства протеста. Или из чувства презрения ко мне? Вам это не кажется нелогичным, неправильным и глупым. Вы думаете, что в это можно поверить?

– Я думаю, что у меня есть возможность не спешить и не потерять свою честь. А вот вы… вы просто представьте, сколько человек меня видели даже до того, как меня привели в этот дом. И со многими из них я общался, довольно долго разговаривал, расспрашивал. Думаете, что так легко будет изобразить мое исчезновение и убедить тех, кто спросит, что вы меня видеть не видели?

– Не спешить? – со странной ухмылкой спросил Свирид. – Вы уверены, что у вас есть время, что вы можете тянуть его, сколько вам захочется? А если у вас его нет? Совсем нет?.. Сыч! – вдруг заорал Свирид на всю комнату, выставив длинный изогнутый палец со шрамом в сторону пленника. – Сыч, сделай так, чтобы он плакал и молил о пощаде, чтобы он умолял меня выслушать его.

Подручные Свирида схватили Шелестова и повалили на пол. Они придавили его, обессиленного и ослабшего, так, что он не мог пошевелиться. Сыч, длинный лупоглазый парень, вытянул руку Максима, придавив ее к полу коленом в локте. Он сдавил кисть и, вытащив нож, прижал холодное лезвие к указательному пальцу пленника.

– Медленно, Сыч, – прошипел Свирид, как змея, – медленно, с наслаждением, отрезай от пальца по кусочку так, как ты нарезаешь колбасу. А я буду смотреть ему в глаза и ждать, когда он будет просить меня о пощаде, даже о смерти, чтобы только прекратились эти муки.

– Ты больной, Свирид, – покачал Шелестов головой. – Ты садист, которому не важны идеи национализма. Тебе важна власть над людьми, тебе нравится мучить и унижать людей, нравится ломать их. Я, если выживу, обязательно доложу руководству, что тебе нельзя доверять командование отделениями и даже отдельными операциями. Ты больной!

– А-а-а-а! – заорал вдруг Свирид и с перекошенным от ярости лицом подскочил к лежащему на полу пленнику, отбросил державшего его оуновца, как котенка, и ударил Шелестова носком сапога в бок.

Огненная боль пронзила бок в том месте, где были сломанные ребра. Максим буквально сложился пополам, а удары сыпались снова и снова, но через несколько секунд он их уже не чувствовал. Снова тошнотворная темнота накрыла его, спасая от нестерпимой боли. Свирид занес ногу, но не стал больше пинать тело пленника. Он сплюнул и прошипел:

– Когда все выяснится, а все равно это выяснится, я сам, своими руками будут вытягивать из тебя жилы. Уберите эту падаль в подвал. И смотрите, чтобы он не умер раньше времени! Лекаря к нему приведите!

Когда Максим пришел в себя, он почти не чувствовал боли. Он лежал не на полу, а на каком-то вонючем жиденьком матрасе. Но и это было хорошо, и даже от такого матраса можно было чувствовать наслаждение. Человек, сидевший напротив, смотрел на Максима с сожалением, даже с горечью. И это была не игра, не обман. Обостренное чувство опасности, дикая боль, которую приходилось испытывать, помогали видеть все в истинном свете. И даже разглядеть обман Максим мог сейчас с легкостью умирающего человека. А может, он и правда умирает, а этот человек видит последние минуты его жизни?

– Вы врач? – спросил Шелестов.

– Да, к счастью, – ответил человек с грустным лицом.