Боевые асы наркома

– Это, конечно, серьезная вина, – усмехнулся Коган. – Не считать человеком того, кто на твоем языке не может разговаривать. А вот Гитлер, я думаю, ни слова по-украински не знает. И Черчилль. Они не люди, вы и их будете в морду бить? Или перед ними на задних лапках плясать. С русскими на каком языке говорили? Здесь перед войной, в сороковом, в сорок первом?

– По-всякому говорили, – вставил кто-то сбоку, – и все друг друга понимали. И песни пели и наши, и русские.

– Это что же, москали наши друзья, что ли? – опешил еще один боец. Потом он опустил голову и сокрушенно покрутил ею: – Братцы, а что нам москали сделали плохого? Вот вы мне скажите? Убили кого, концлагеря строили, как немцы, деревни жгли за то, что мы на ихнем языке чисто не говорили? Да испокон веку нам разрешали вывески на магазинах иметь и на русском, и на украинском языках. И газеты были и наши, и русские. Видел я, сколько русских полегло на границе.

– А теперь они фашистскую сволочь шуганут, придут сюда, мир принесут, а мы им, значит, нож в спину?

Долго еще сидели в землянке у Леонтия местные командиры, рассуждали, вспоминали, думами своими делились. Коган отметил про себя, что злобы в этих разговорах не было. Сокрушались мужики, раскаивались, что столько времени фактически Гитлеру служили, а их обманывали. Когда стали расходиться, Коган посоветовал:

– Вы сейчас придете в свои взводы и роты, и там тоже посиделки и думы непростые. Вот вы и поговорите со своими бойцами. Для солдата командир – отец родной, верят они вам, иначе бы вы командирами тут не были.

Промолчали оуновцы, но возражать никто не стал. Понятно и так, что переполнены люди смятением, у каждого на душе нелегко. Не каждый день идеалы рушатся. Петро сидел, бросив фуражку на стол, и ерошил свои волосы, тер лицо, будто никак не хотел примириться с новым пониманием окружающего мира. И Вихор сидел молча. Но Леонтий смотрел перед собой, будто пересматривал собственную жизнь, кадр за кадром, и решал, так ли он жил или нет. Коган тоже молчал, присматриваясь к оуновцам: к отцу и сыну. Два поколения, и оба одурманены, оба обмануты, на обоих сработал дикий бесчеловечный механизм лжи, дурмана. Первым очнулся от своих дум Вихор. Не отрывая взгляда от стены, он спросил спокойно, будто уже принял решение:

– Что теперь, Борис? В Красную армию пойдем записываться?

– Зачем? – Коган сделал вид, что очень удивился. – А без Красной армии ты ничего в жизни изменить не можешь? Разучился все делать сам? Няньки нужны? Когда тебе в селе надо было мужиков на сев поднять, чтобы всем вместе работать, ты знал, что делать и как говорить. И когда порося забить надо было, ты знал, как это сделать, и ни у кого разрешения не спрашивал. У себя дома ты все вопросы сам решал.

– Откуда ты взялся такой умный? – спросил Леонтий и посмотрел на Когана.

– Родился такой, – отозвался Коган. – Много чего надо было пройти, чтобы таким умным стать. Ты вот собственного расстрела ждал когда-нибудь в камере? Нет? А я ждал.

Максим пришел в себя, когда на него обрушился водопад, заливая горло, ноздри, глаза. Он закашлялся и стал ворочаться на полу, пытаясь повернуться на бок. Бок пронзила огненная боль, как будто в него вонзили раскаленный стержень. Он задохнулся от этой боли, снова потемнело в глазах, и он почти потерял сознание. Это было спасительное состояние, когда от дикой боли он терял сознание. Но в минуты прояснения в голове он начинал понимать, что с ним могли бы обойтись и еще хуже, но почему-то оуновцы так не поступали. Значит, он им очень нужен, сведения какие-то нужны от него. Значит, ведет он себя правильно!

Его подняли и снова усадили на стул. Высокий, с глубокими залысинами мужчина снова уставился в глаза пленнику и повторил:

– С каким заданием вас отправили в Харьков? Советую рассказать откровенно. У вас не такое хорошее здоровье, вы не выдержите пыток, а мы еще и не приступали к серьезным допросам. Поверьте, есть средства заставить вас отвечать.

– Я вам повторяю, что вижу эту женщину впервые, она ошиблась, – со стоном удерживаясь на стуле, повторил Шелестов. – Вы верите ей и не верите мне. Она была в Москве, за ней гнались чекисты и стреляли, погиб ее напарник, так вы мне сказали. А она не с перепугу вам на меня указала? Вы тут все больные сидите, в то время как везде идет борьба!