Бобры добры

Какое же это облегчение — утонуть. Прекратить рвать свое сознание в бесплодных попытках удержаться на поверхности морали и правильности. Истязать тело бесконечными запретами и отрицанием желаний. Отказывать своим чувствам в праве на существование. Находиться в тесной клетке, в которую сама себя и заперла. А вот теперь я утонула и мне стало хо-ро-шо. Плевать, что это дорога на дно, если по ощущениям так похоже на долгое парение. Погружение в мягчайшее жаркое облако из бесконечных объятий и поцелуев. Волшебное наваждение длиной в целую ночь, когда я пребывала вроде бы и в сознании, но при этом почти все время как в забытьи. Окруженная двумя сильными телами, согретая и обласканная двумя парами мужских рук, перетекающая, как послушная жидкость, из поцелуев с одним в такое же жгучее или нежное поглощение с другим. Я позволяла им передавать меня друг другу и наслаждалась этим.

— Охереть… ты бы видела себя… — шептал Лёша сквозь рваные вдохи, глядя на меня из-под отяжелевших от вожделения век в то время, как Лекс врывался в мое тело сзади, набирая все более безумный темп. — Малыш, ты просто ох*ительна сейчас… Ты близко? М? Бли-и-изко-о-о… бля-бля-бля… я только смотрю и подыхаю просто…

А сам Лекс молчал и смотрел на нас неотрывно, отдав во власть сладко-мучительных ласк брата. Но его взгляд вещал едва ли не с большей степенью интенсивности, чем все греховные и восхищенные слова. Смотрел так, что, даже мечась под Лёшей, я не могла игнорировать это. И то, как раздуваются бешено его ноздри, а он сжимает челюсти и его глаза превращаются в щели-бойницы, из которых, чудилось, вот-вот вырвется бешеное пламя. Так, словно гнев и похоть бьются в нем насмерть и совершенно непонятно, что же одержит верх в следующую секунду. И он больше не прикасался ко мне одновременно с Алексеем, но подтягивал к себе почти грубо, стоило тому оторваться. Целовал почти до удушья, брал почти неистово, будто не сексом занимался, а сражался, хотел разрушить. А я все равно горела и сходила с ума. И от нежности и восхищения, в которых меня щедро купал Алексей, и от мрачной жесткости Лекса.

— Так, надо нам из постели вылезать, — заявил Лёша ранним утром, что наступило одновременно и внезапно и через целую вечность моих чувственных удовольствий. — Во-первых, поговорить нам надо наконец-то, а пока мы голые, башка не варит и все разговоры об одном. Во-вторых, Ксюха нам еще живая нужна и ходить способная. А в-третьих, в доме пожрать нечего, а для качественной любви нужны силы. Так что подъем и поехали куда-нибудь пожрем и поговорим.

— Ну так вперед, первый и вылезай, — хрипло проворчал Лекс, прижимаясь ко мне сзади и утыкаясь лицом в растрепанную и спутанную копну волос.

Я его голоса всю эту ночь не слышала, только стоны.

— Первая вылезу я и займу ванную, — стала я выпутываться из его объятий.

— Да ну мать же его так! — простонал Лёша, только соскользнула с моего бедного, чудом пережившего эту ночь раскладного дивана и встала на ноги. — Во мне уже реально ни капли спермы не осталось, но я все равно опять тебя хочу, Ксюха!

А мне вдруг рассмеяться от радости, порожденной настоящей, откровенной нуждой, прозвучавшей в его голосе, захотелось. Какая разница, насколько порочно то, что происходило между нами эти часы, если мне настолько хорошо от осознания своей желанности. И от того, что я позволила себе желать в ответ. От того, что я могу расправить плечи и не прятать больше свою сексуальность. И да, я знаю, что Матвей это назвал бы проявлением шлюшьей натуры, но мне теперь абсолютно плевать и на него, и на его об этом мнение. Поэтому я позволила себе обернуться к мужчинами и нарочито дразняще потянулась, скользнув перед этим ладонями по своему телу от бедер вверх и мимолетно подхватив груди с слегка саднящими от их поцелуев сосками. И снова утонула-воспарила в их загоревшихся с новой силой взглядах. Развернувшись, стремительно рванула на выход, прочитав яснее ясного в их глазах, что нарвусь на еще один раунд, если не успею спастись бегством.

— А ну стоять! — зарычал Алексей, а его брат сорвался с нашего ложа, по обыкновению, молча.

И только то, что им двоим таким здоровенным и широкоплечим было не проскочить одновременно в дверной проем, дало мне фору и возможность смыться в ванную. Выходить пришлось в полотенце, халат-то так и остался валяться где-то на полу в комнате. Диван был сложен и застелен, постельное белье кучкой на стуле. Оно и правильно, там же столько на нем пота и прочих телесных жидкостей. Парни чинно сидели рядом в трусах даже и встретили меня одинаково пристальными и жадными взглядами, я аж с шага сбилась и мигом начала опять потеть от жара вспыхнувшего внутри. Все мытье насмарку в самом деле!

— Иди мойся, — велел Лёша Лексу, даже не покосившись на него.

— Иди первый. Я сегодня добрый, — ответил тот.

— Да в жопу иди со своей добротой, — тихо огрызнулся блондин.

— А идите-ка вы вдвоем, — рассмеялась я.

— Мы извраты какие вместе мыться? — буркнул Лёша.

Две пары глаз проводили меня на пути к шкафу и отслеживали каждое движение, пока я выбирала что надеть.