Вторая базовая характеристика анекдотического попугая как протагониста, а не как самого бледного из четверки мультипликационных персонажей (мартышка, удав, слоненок и попугай), помимо способности говорить человеческим голосом не только в анекдоте, но и в обыденной жизни, — это черта, которую древние греки назвали бы хюбрисом: запредельная наглость, связанная с неизменной наклонностью нарушать границы дозволенного. Заходит в зоомагазин интеллигентная старушка: «Скажите, а это у вас в клетке — попугай? А он хоть говорить-то умеет?» Попугай (исполнитель лениво поднимает глаза и этак небрежно роняет скрипучим голосом): «Я-то умею… А вот ты, чучелка, летать, часом, не обучена?»
Купил мужик попугая. Оказался ебливый. Канарейку трахнул, кошку трахнул, все шапки перетрахал, начал уже на мужика как-то заинтересованно поглядывать. Ну, мужик поймал его и в морозилку сунул, чтобы охолонул. Налил себе стопочку, пельмешек отварил, пошел телевизор смотреть. И заснул. Просыпается под утро, думает — бля-яя…. Птичке-то кирдык. Бежит на кухню, открывает холодильник, а там попугай весь в поту, хохол набок, перья мокрые. Мужик: «Ты как?» (Исполнитель тяжело дышит и смотрит на воображаемого хозяина глазами передовика, отпахавшего три смены): «Ты чо, мужик, меня за экстремала, что ли, держишь? Пока я этой твоей курице ноги раздвинул…» Границы между разными социальными пространствами и поведенческими нормами анекдотический попугай разрушает даже тогда, когда сам этого не хочет, — просто потому, что сам их не замечает: Решил мужик дочке на день рождения купить птичку. Приходит в зоомагазин, а там один попугай. «А что, больше ничего не осталось?» — «Все распродали». — «А почему этого никто не взял?» — «Да он раньше на блат-хате гужевался». — «И что, матерится?» — «Да вроде нет…» — «Ладно, беру». Приносит домой, поставил клетку на стол, тряпку сверху кинул, пошел на кухню. Потом жена с работы приходит. Потом дочка с сольфеджио. Смотрит — клетка на столе. Подбегает, тряпку — дерг! А попугай (исполнитель радостно вытаращивает глаза): «Гля, девчонки новые!» Вбегает с кухни жена. Попугай: «И мамку сменили!» Выходит мужик. Попугай (исполнитель удовлетворенно кивает): «Ну хоть клиенты прежние. Здоров, Серега!»
Иногда социальная граница в анекдотах про попугаев проблематизируется «от противного». Вот сугубо интеллигентский анекдот:
Мужик идет по улице, ищет подарок жене на годовщину свадьбы. Думает — принесу кулончик или цепочку — так в прошлом году бижутерию дарил. Подарю духи — так, во-первых, хер достанешь приличных, а во-вторых, в позапрошлом году дарил. Тут видит — зоомагазин и в витрине попугай сидит. Такой красный с зеленым, шикарный, глаз не оторвать. Во, думает. И нестандартно, и яркое пятно в интерьере. Заходит: «А почем у вас вон тот попугай в витрине?» — «Сто рублей». (Исполнитель изображает сомнение): «Чо-т дороговато…» — «Ну он же не просто красавец. Он итальянский знает. И читает пять стихотворений Джакомо Леопарди». — «А вон тот, синий с желтым, почем?» — «Двести». — «Это за что?» — «Ну во-первых, он знает итальянский, английский, французский, немецкий, испанский и иврит. А во-вторых, читает наизусть всего Данте, Гете, Шекспира и Поля Валери». (Исполнитель изображает, что шарит глазами по сторонам.) Мужик думает: нет, блядь, юбилей юбилеем, и птички шикарные, но где столько денег взять при зарплате в сто сорок. Тут смотрит, у дальней стенки сидит попугай такой — серенький, невзрачный, глазки сонные, хвост драный. «Скажите, а вон тот, у стенки, что, сильно дешевле?» (Исполнитель хитро улыбается и машет указательным пальцем): «Э-э-э, нееет… Этот как раз самый дорогой. Пятьсот рублей». — «Это что же он знать такое должен? Что, все языки на свете?» — «Да нет, не знает».
— «Что, всю мировую поэзию наизусть?» — «Да нет, он вообще разговаривать не умеет, только жрет да срет». — «А за что?» (Исполнитель быстро оглядывается по сторонам и полушепотом произносит): «Понимаете, когда эти двое между собой беседуют, они того называют исключительно шефом». Вообще складывается ощущение, что попугай стал одним из популярнейших персонажей позднесоветского зооморфного анекдота потому, что предлагал зрителю проекцию архетипической интеллигентской позиции — саркастического созерцателя, который не склонен к прямому действию, но легко выдает нестандартные комментарии к происходящему и прекрасно понимает не только то, что он самый умный участник ситуации, но и то, что интеллект и острый язык его до добра не доведут.