Блуждающий в темноте

— К этому парню прилагается поводок или еще что-нибудь смирительное?

Она ничего не сказала, но села рядом со мной.

— Итак. — Скинхед хлопнул в ладоши. — Меня зовут Аксель. Пальто взять у кого-нибудь?

— Будь добр, передай Полубоксу, что к нему пришли, — сказал я.

— В отключке он. Несколько часов проваляется…

— Уверен, ты его разбудишь, — сказал я.

Аксель так и не разнял ладони и теперь принялся их потирать.

— Или мы пощекочем ему пятки. — Я поднес осколок к свету.

— Посмотрю, что можно сделать.

Скинхед скрылся в комнате. Собака снова принялась лаять и рваться с цепи. Я заметил у Наоми испарину на лбу. Не оттого, что пришлось взбираться на десятый этаж. Наоми отвернулась.

Спустя несколько минут к нам вышел доходяга в распахнутом халате и грязно-белых трусах. На лице его застыла гримаса, характерная для родившихся с фетальным алкогольным синдромом. У него была маленькая голова с острыми глазками, узкий нос и тонкие губы. Лицо цвета застарелого фингала меркло на фоне главной внешней особенности Полубокса.

Вмятины на макушке.

Более темной с одной стороны, с сетью шрамов-заплаток, будто ему наспех сделали пересадку кожи. Кто-то проломил ему череп. Впрочем, после прочтения его личного дела становилось жаль, что не насквозь. Из нескольких татуировок самой заметной были крупные цифры 105, набитые готическим шрифтом во всю шею.

Полубокс шмякнулся на диван и посмотрел на нас мутными от наркоты глазами. Я сознательно отвел взгляд от его головы, но вместо этого увидел, что он сунул руку в трусы и горстью ухватил мошонку.

— Не держи, яйца не отвалятся, — сказал я.

— Чего надо?

— И пересчитывать не обязательно, и так все понятно…

Он осклабился, обнажив золотые брекеты. Посмотрел на Наоми, потом на меня, вынул руку из трусов и протянул ее для рукопожатия.

Ни один из нас не шевельнулся.

Полубокс хмыкнул, поджав губы, и снова сунул руку под резинку.

— Не обращай внимания, — с кривой ухмылкой обратился он к Наоми. — Мне так лучше думается.

Она улыбнулась:

— Тогда, может, лучше обеими руками? Это детектив-сержант Уэйтс, а я — детектив-констебль Блэк. Мы…

— Мне нравился этот столик, констебль Блэк, — перебил он. — Гладкий, как твое личико. Смотреться в него можно было.

Я порассматривал осколок у меня в руках.

— Спасибо, что встретился с нами, Кристофер.

— Имя мое не произноси.

— Тогда заткнись хоть на минуту. Мы пришли поговорить о Мартине Вике.

— Меня же отпустили — спроси дружков в Центральном управлении. Не видел я его и не слышал ничего о нем после «Стренджуэйз». Точка.

— Ты знал, что он болен? — спросила Наоми.

— Кому, как не мне, было знать?

— То есть?

Полубокс не ответил.

— Он сидел с тобой в одной камере полгода, ты должен был хорошо его знать.

— Слушайте, я пытался прикончить его в тюряге. Он выжил. Бывает. Я не злюсь. Тому, кто там не был, не понять.

— Авторитет себе зарабатывал, — констатировал я.

Полубокс с хрустом размял шею.

— На воле я класть хотел на все. — Для наглядности он потряс рукой в трусах. — Все знают. А там приходится быстро делать себе имя.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Ага.

— Ты сказал, мол, кому, как не тебе, было знать, что Мартин Вик болен, — продолжал я. — Почему?

— Я такое сказал? — Полубокс пожал плечами и свободной рукой коснулся вмятины в черепе. Буквально сунул в нее кулак. — Не помню.

— Сожми яйца крепче и подумай. Мы вот считаем больным тебя. Прикончить человека из-за ста фунтов!

— Суд сказал, это не считается, он хворый был.

— Попробуй не захворай после ста ударов.

Я чувствовал, что Наоми смотрит на меня.

На осколок у меня в руке.

Я опустил его и вернулся к теме разговора:

— Сдается мне, в душе Вик был не так уж плох — спокойный, все в себе держал. Этого ты стерпеть не мог.

— Не так уж плох? — ухмыльнулся Полубокс. — Ну-ну, Коломбо. Неплохой парень с фоточками детишек под подушкой.

— Каких детишек?

— Ты что, тупой? Тех, которых он убил. В основном девчонки, к которой неровно дышал.

— Лиззи Мур?

— Блондиночки.

Я кивнул.

— А чего вертухаям не рассказал про фотографии?

— В тюряге свои порядки. Да и что бы они сделали? Руки бы ему завязали, чтоб не дрочил?

— Тебе, похоже, не все равно…

— Детишки… — Полубокс покачал головой. — Это из-за них у меня. — Он показал на вмятину в черепе. — Не давал отчиму лезть к младшей сестренке.

Я уставился в пол. В поле зрения вплывали огненные сполохи.

— И ты решил наказать его сам, — подытожила Наоми.

— У мужика должны быть принципы насчет того, с кем сидеть, а с кем — нет. — Полубокс вытащил руку из трусов и понюхал. — Да забыл я про этих сокамерников. Сразу, как только вышел.

— Зачем тогда приходил к больнице Святой Марии дважды за эту неделю? — спросила Наоми. — Получается, не забыл?

Полубокс помолчал, потом медленно просунул руку под резинку и принялся совершать круговые движения, как если бы в раздумье массировал виски.

— Голову ходил проверять.

— Хорошая идея, — согласилась Наоми. — Вот только в журнале записи пациентов тебя нет.

Полубокс осклабился, сверкнув брекетами.

— Так зачем было околачиваться возле той самой больницы, где в это время умирал совершенно забытый тобой Вик?

— Навещал кое-кого.