Читаем Близко к сердцу. Истории кардиохирурга полностью

<p>Рядом со смертью</p>

В жизни любой врач, а тем более хирург, регулярно сталкивается со смертью. Это особенность профессии и неотъемлемая её часть. Кроме того, это всегда профессиональное поражение и невыполненная работа.

А ещё, как бы часто врач ни встречал смерть на своём пути, привыкнуть к ней невозможно. В любом случае, каждая новая смерть затрагивает глубинные болевые точки, пусть даже со временем ощущения могут притупиться. Единственный вариант, когда человек привыкает к смерти и становится безучастным – масштабные боевые действия, где он день за днём, месяц за месяцем видит только её. Но в этом случае, как говорил один известный генерал, получается уже не человек, а волк.

Первый раз я столкнулся со смертью на студенческом дежурстве. В тот вечер привезли пожилого мужчину, который уже лечился в отделении раньше. Выписывая его, заведующий предупредил родственников, что ожидать улучшения не приходится, четвёртая стадия онкологического процесса не оставляла несчастному ни единого шанса. И вот ему снова стало хуже. Мы с дежурным хирургом пошли смотреть поступившего, мужчину беспокоила сильная одышка, он сидел, обхватив колени, временами поднимая на нас измученный, взволнованный взгляд. В терапевтической реанимации не было мест, и его положили на дополнительную койку в хирургическом блоке.

Через несколько часов, когда я зашёл в реанимацию оценить отделяемое по дренажам у недавно прооперированного больного, черты умирающего заострились, кожа стала серой, он запрокинул голову и дышал часто и поверхностно. Ещё через час, проходя мимо отделения, через тонкую щель приоткрытой двери я увидел его только что умершим, с прямой линией кардиограммы на мониторе. Эта картина произвела на меня сильное впечатление, до этого я видел мёртвого только один раз, в детстве, издалека. А здесь лежал он, человек, с которым я ещё несколько часов назад разговаривал, в чьих глазах читались волнение и страх, а теперь лишь тускло отражались лампы дневного света.

Поступив в клиническую ординатуру, я начал видеть смерть значительно чаще. Правда поначалу она, словно давая к себе привыкнуть, представала в отсутствии того или иного пациента на реанимационной кровати. Выполняя бронхоскопию и плевральную пункцию тяжёлым больным, я почти не запоминал их имён и фамилий, зачастую видя не человека, а лишь отгороженный стерильной салфеткой участок кожи или воспалённое бронхиальное дерево. Когда пациент умирал, я вспоминал его ориентиры: так, этот, у которого сильно заплёваны долевые бронхи справа, или у этого я оставил толстый плевральный дренаж на активной аспирации. Когда ты прикасаешься лишь к части пациента, его уход практически незаметен. Всё изменилось на втором году ординатуры, когда я перешёл в кардиохирургию и начал вести палаты.

Плановая хирургия подразумевает подготовку больного к операции, за это время ты успеваешь узнать не только его болезнь, но и многие подробности биографии, познакомится с родственниками, одним словом, сблизиться с человеком. Сердечно-сосудистая хирургия допускает смерть пациента даже после плановой операции. Если трагедия происходит, кроме самокопания в поиске возможных ошибок тебя ожидает один из самых неприятных моментов в работе лечащего врача – извещение родственников. Однажды в мою палату поступил крепкий мужчина, слегка за пятьдесят. Недавно его начали беспокоить давящие боли за грудиной, типичный признак ишемической болезни, и кардиолог нашей поликлиники определил показания к коронарографии.

Исследование выявило серьёзную проблему: в передней межжелудочковой артерии выросла атеросклеротическая бляшка, она сузила просвет сосуда почти на девяносто процентов. В ближайшее время мог развиться большой инфаркт и сердце сигнализировало: мне не хватает кислорода. Предстояла эндоваскулярная операция с установкой стента в поражённую артерию.

– Ещё десять лет назад, чтобы помочь вашему мужу, нам пришлось бы разрезать грудину и выполнить коронарное шунтирование, – рассказывал я пациенту и его супруге, сорокапятилетней воспитательнице детского сада. – А теперь, благодаря развитию высоких технологий, операция пройдёт без наркоза и даже без разреза: бляшку раздавят баллоном и установят на её место стент, похожий на пружинку от авторучки.

– Доктор, насколько это опасно? – спрашивает жена.

– Ну что вот ты начинаешь, сегодня соседу по палате поставили сразу три стента, и с ним всё хорошо, – мой пациент с шуточным укором смотрит на супругу.

– Риск есть при любом хирургическом вмешательстве, даже если это операция по удалению вросшего ногтя, но всё-таки при стентировании он намного меньше, чем при открытой операции, – отвечаю я дежурную фразу.

– Со мной всё будет хорошо, если уж удалось вовремя обнаружить опасность, доктора с ней точно справятся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии