– Тебе и ясно… Ну, подошёл и говорит: добро казённое не надо, мол, ребята, портить. А те ему: козёл, мол, сгинь. А он – тянул уже, хоть и за драку, два года так и год условно – и про козла ему обидно было… от сопляков ещё, к тому же, но он стерпел – и говорит: ребята, бросьте, мол, не надо. Слово за слово – и началось… Сам заедаться первым не любил – хоть и росточком-то был небольшенький, а такие обычно задиристые, – но за правило держал: первым не рыпаться, а тут вдруг чё-то и сорвался, вскипел, ну там и я бы, правда… но не знаю… Заломил ручонку одному, ножичек у него отобрал и исполосовал на них их куртки… они – сиденья, он им – куртки… А самого вертлявого пырнул маленечко, но не нарочно, как рассказывал, – в пылу… легонько – только поцарапал. А у ребят у этих, у шнурков, где-то кто-то кем-то там-то… Я ненавижу их, хоть и знаю, что грешно, но не об этом… У них – родители на тёпленьких местах, а у того – судимость, да и не одна, а две целых. Тяп-тяп – рассмотрено, и – сел мужик… ну, как по норме, церемонятся-то мало, если с такими, как Хакас, когда без роду и без племени… А до того ещё, как сел, второй-то раз, после первой отсидки, и пить совсем бросил, в рот, говорил, не брал, не принимал ни капли, и даже пива ни глотка – то-то ведь ерунда, как квас почти, а он и – пива… и тоже из-за этого же – из-за власти… вино же – власть, да и какая… а власти он не выносил… ну есть такие, понимаешь?
– Да понимаю, понимаю, – говорит Николай.
– Он понимает… С вином, мне кажется, уж это зря… он перегнул, по-моему, немножко, – говорит Макей. – Дело хозяйское, конечно, сам как хотел, так и решал, в моих советах не нуждался… Я под таким ярмом вон – с удовольствием, а без него не знал бы, как и жить… Но то, что с другим не зря, дак это точно, тут уж и я согласен безо всяких, – сказал так Макей, из ковшика отпил, ковшик поставил опять себе на колени, помолчал сколько-то и продолжает: – Пить – кто не пьёт, кому разве болезнь какая мешает… язва, печень или чё другое, с чем шибко не попьёшь, а так-то большинство же… Он коноплю курил и чё-то там ещё… и говорил он, называл, но, без нужды-то, и не помню… А потом вроде и того хуже – до вен своих добрался… Слышал, – спрашивает, – колют?
– Слышал, конечно, – отвечает Николай. – Да и читал… нынче зимой статья была в газете… и про наших… то всё как не было, а тут вдруг появились.
– Вот… Власть?.. Власть – куда уж круче!.. Не чета вину, – говорит Макей. – Ну, думает, побаловался – будет, а то захватит, дескать, до печёнки – и не вырвешься. В степь, как рассказывал, с утра пораньше ушёл, где никого, ни человека, подальше забрался, суток трое там по земле, как конь, но не вставая только, пропластался, стерню зубами погрыз… и всё вроде, как будто – баста! – сказал это и рукой махнул Макей, отрубил будто, сломав нечаянно о край табуретки папиросу, так что искры лишь от той посыпались, и говорит: – Ширю клешнями тут своими… одна нашлась, и ту вон порешил.
Помолчали оба, пока он, Макей, нащупывая в темноте, собирал в щепоть рассыпавшийся по полу табак и бросал его в банку с окурками, а успокоился когда, затих Макей, тогда и говорит тот – Николай:
– Как-то не верится…
– Ты думаешь, он врал? – говорит Макей. – Не похоже было, не похоже.
– Я так не думаю, – говорит Николай, – но… тяжело, наверное… как-то не верится. Было бы просто…
– Ну, тяжело… не верится, – говорит Макей. И говорит: – Курить вон бросить тоже нелегко, бросают же.
– Другое дело…
– Ну, я не знаю.
– Один фокус – табак, другой – наркотик… Власть-то, ты сам же говорил… так не сравнимая же.
– Не знаю, – говорит Макей. – За что купил, за то и продаю, не убавил, не прибавил… А когда кто врёт, вроде видно. Да и зачем ему было врать?.. И там дурь эту добывали – он не касался, тут уж и я свидетель, тут уж я…
– Может, он и вообще не привыкал, – перебивает Николай, – так только, может, ради красного словца, брякнул…
– Да и шут с ним, ладно, – теперь Макей перебивает Николая. И говорит: – Не в этом дело… Хотя я думаю, что не брехал он, не похоже… Так я о чём?.. А-а, да… Нас целый месяц как-то там в карьер гоняли – песок белый для дорожек возили… перед райкомами, горкомами-то, знаешь, насыпают?.. И тут, в Елисейске, так же, но хрен с ними, пусть живут, песку не жалко… Прожилка там – и не песок даже, а хрящ – где, может, в метр толщиной, где больше, а сверху – гравий – того метров десять… да глины слой ещё приличный – метров пять. Глубоко уже – в пласт-то врылись, много выбрали, а гравий – тот пока не трогаем – дорога рядом, поверху, не обвалилась чтобы… берут и гравий, в стороне… песок такой не хочется смешать – как снег – белый, тут я не видывал такого. Чмо, паразит один… Да, был у нас там Торт, мужик, прозвали так, здоровый, полтора центнера весом, валенки на ногах вечно, а летом – и сапоги, в голенищах, чтобы влезали на голень, разрезаны почти до пят, ни одна телогрейка на нём не сходилась, а подберут – сойдётся какая, – так пуговицы, шевельнётся только, отлетают, всё и мотался – пузо наголе, – сказал Макей. И спрашивает: – Слушай, а чё это такое?