Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

Онтология, антропология, гносеология и этика объединены у Франка метафизикой всеединства в неразрывной связи Бога и мира и в идее Богочеловечества. Мир, при наличии божественной основы и укорененности в Абсолютном, хотя и “не есть нечто тождественное или однородное Богу, но он не может быть и чем-то совершенно иным и чужеродным Богу” полагал мыслитель. Поэтому “наряду с Богочеловечеством, как нераздельно неслиянным единством – и через его посредство – нам одновременно открывается и богомерность, теокосмизм мира”. Отсюда онтимистическое восприятие человека и мира как имеющих залог и способности к обожению, совершенствованию и преображению, к культивированию в общественных отношениях солидарности, любви и служения. Вместе с тем, Франк вынужден констатировать, что “в мировом бытии не дано никаких гарантий для торжества начал добра и разума”. Более того, события двадцатого века показывали ему, что силы зла и разрушения торжествуют над силами добра и творчества, заблуждения оказываются могущественнее истины, слепая игра иррациональных сил в отдельной личности и у целых народов одолевает благородные порывы сердца. Он констатирует глубинное противоречие жизни, по-своему истолковывая слова Евангелиста (“И свет во тьме светит, и тьма не объяла его”): “Свет во тьме светит, и тьма противостоит свету, не будучи в силах поглотить его, но и не рассеиваясь перед ним”. В представлении Франка, в этих словах “описывается ненормальное, противоестественное состояние мирового бытия. Метафизически всемогущий и победоносный по своему существу свет… который есть обнаружение самого Господа Бога и поэтому “просвещает” всякого человека… эмпирически оказывается в мире в состоянии безвыходного противоборства с тьмой… Это есть величайший парадокс, нечто, что, в сущности, нельзя понять и “объяснить”, но что необходимо констатировать в этой его непонятности и противоестественности”.

Таким образом, “царство мира сего” оказывается под “властью тьмы”, проводником которой исторически становилось слепое обоготворение самочинной воли человека “в его темном, разнузданно хаотическом существе”. Родившийся из недр самой Европы новый Чингисхан, пишет Франк, обрушился на нее воздушными бомбардировками, разрушающими целые города, газовыми камерами для массового истребления людей и грозит теперь смести человечество с лица земли атомными бомбами. Однако возник он не на пустом месте, а явился естественным следствием кризиса гуманизма, содержащего коренное и непреодолимое противоречие, заключающееся в сочетании культа человека, оптимистической веры в его великое призвание властвовать над миром для утверждения господства разума и добра с представлением о нем как о чисто природном существе. Если в дарвинизме утверждалось обезьяноподобие человека, то у Фрейда “он признан комочком живой плоти, вся душевная жизнь и все идеи которого определены слепым механизмом полового вожделения; не разумное сознание, не дух и не совесть, а слепые хаотические подсознательные силы правят человеческой жизнью”. Роковым для судеб светского гуманизма Франк считает и марксистское учение “экономического материализма”, в ненависти между богатыми и бедными, в борьбе классов за обладание земными благами опиравшееся на злые и корыстные начала человеческой природы. Ницшеанское же напоминание о высшем происхождении человека в границах самодостаточного антропоцентризма обернулось с его точки зрения биологическим прославлением человека, провозглашением бестиализма, высокомерного аморализма и властной жестокости как сверхчеловеческих элементов “животного высшей породы”. Использование темных начал человеческой природы в целях пусть даже самых прогрессивных преобразований или построения светлого будущего Франк называет демоническим утопизмом, который неизбежно, по его мнению переходит в последовательный нигилизм и “отрицание самого начала святыни и необходимости поклоняться святыне”.