Блестящая будущность

Чарльзъ Диккенсъ БЛЕСТЯЩАЯ БУДУЩНОСТЬ

РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Отца моего звали Пирипъ, а меня при св. крещеніи нарекли Филиппъ; такъ какъ дтскій языкъ мой не могъ справиться съ такимъ длиннымъ и труднымъ прозвищемъ, то я и сократилъ его и назвалъ себя Пипъ. А затмъ и вс стали звать меня Пипомъ.

Первое самое сильное и яркое впечатлніе бытія получилъ я, какъ мн помнится, въ одинъ достопамятный сренькій день, подъ вечеръ. Въ то время я уже зналъ, что безлюдное мсто, поросшее крапивою, было кладбище, и что Филиппъ Пирипъ, покойный прихожанинъ мстной церкви, а также жена его Джорджіана, умерли и схоронены на этомъ кладбищ; и что Александръ, Вароломей, Авраамъ, Товій и Роджеръ, малолтнія дти Филиппа и Джорджіаны, тоже умерли и схоронены тамъ же; и что дикій плоскій пустырь, лежащій за кладбищемъ и перерзанный рвами, гатями и изгородями, съ пасущимся на немъ скотомъ, — болото; а полоса свинцоваго цвта за нимъ — рка; а отдаленная мрачная берлога, изъ которой дуетъ втеръ, — море; а крошечный, съежившійся ребенокъ, запуганный всмъ, что его окружало, и наконецъ зареввшій, — это Пипъ.

— Заткни глотку! — закричалъ страшный голосъ, и какой-то человкъ появился изъ-за могилъ со стороны церковной паперти.

— Замолчи, чертенокъ, или я перержу теб горло!

Ужаснаго вида человкъ былъ въ грубой сраго цвта одежд, съ большой желзной цпью на ног; голова у него была накрыта не шляпой, а обмотана грязной тряпкой; ноги же обуты въ стоптанные башмаки. Человкъ этотъ, промокшій до костей, забрызганный грязью съ ногъ до головы, отбившій себ ноги и охромвшій, порзавшійся объ острые камни, обожженный крапивой и исколотый репейникомъ, хромалъ, дрожалъ, таращилъ на меня глаза и рычалъ, а зубы у него стучали въ то время, какъ онъ взялъ меня за подбородокъ.

— Охъ, не ржьте мн горла, сэръ! — молилъ я въ ужас. — Пожалуйста, не длайте этого, сэръ!

— Какъ тебя зовутъ? — отвчалъ человкъ. — Живе!

— Пипъ, сэръ.

— Повтори, повтори же, говорятъ теб!

— Пипъ, Пипъ, сэръ.

— Покажи, гд ты живешь!

Я ткнулъ пальцемъ въ томъ направленіи, гд стояла наша деревня, на плоскомъ берегу, поросшемъ олешникомъ и ивнякомъ, въ разстояніи мили съ небольшимъ отъ церкви.

Человкъ съ минуту глядлъ на меня, затмъ схватилъ меня за шиворотъ и выворотилъ мои карманы. Въ нихъ ничего не нашлось, кром куска хлба. Незнакомецъ былъ такъ силенъ и торопливъ въ движеніяхъ, что перевернулъ меня внизъ головой, и колокольня очутилась у меня подъ ногами; наконецъ онъ поставилъ меня на ноги колокольня опять стала на прежнее мсто, а я сидлъ на высокой гробниц и дрожалъ, между тмъ какъ незнакомецъ съ жадностью лъ хлбъ.

— Ишь ты, щенокъ, — сказалъ человкъ, облизываясь, — какія у тебя жирныя щеки.

Я думаю тоже, что щеки у меня были жирныя, хотя я былъ не великъ для своихъ лтъ и не силенъ.

— Чортъ меня побери, я бы съ охотой ихъ сълъ, — сказалъ человкъ, съ зловщимъ кивкомъ головы, — и право же отчего бы мн ихъ не състь!

Я серьезно выразилъ ему надежду, что онъ этого не сдлаетъ, и еще крпче ухватился за гробницу, куда онъ посадилъ меня, — частью, чтобы не упасть, а частію, чтобы не заплакать.

— Ну, слушай! — сказалъ человкъ. — Гд твоя мать?

— Вонъ тамъ, сэръ! — отвчалъ я.

Онъ вздрогнулъ, бросился было бжать, но остановился и оглянулся.

— Вонъ тамъ, сэръ! — застнчиво объяснилъ я, указывая на могилу матери.

— О! — произнесъ онъ, возвращаясь назадъ. — А это врно отецъ лежитъ рядомъ съ матерью?

— Да, сэръ.

— Га! — пробормоталъ онъ, задумавшись. — Съ кмъ же ты живешь — если предположить, что я буду такъ добръ и оставлю тебя въ живыхъ, въ чемъ я еще вовсе не увренъ!

— Съ сестрой!.. м-съ Джо Гарджери, женой Джо Гарджери, кузнеца, сэръ.

— Кузнеца, эге? — проговорилъ онъ и поглядлъ на свою ногу.

Мрачно переводя глаза поперемнно съ ноги на меня, онъ ближе подошелъ къ гробниц, взялъ меня обими руками и отодвинулъ, внушительно уставившись мн прямо въ глаза, которые безпомощно глядли на него.

— Ну, слушай, — началъ онъ, — вопросъ теперь въ томъ, отпущу-ли я тебя живымъ. Ты знаешь, что такое пила?

— Знаю, сэръ.

— И знаешь, что такое харчи?

— Да, сэръ.

Посл каждаго вопроса онъ трясъ меня сильне, какъ бы затмъ, чтобы дать почувствовать мою безпомощность и ту опасность, въ какой я находился.

— Принеси мн пилу.

Тутъ онъ потрясъ меня.

— И принеси мн харчей. — И онъ опять тряхнулъ меня. — Принеси мн и то и другое. — Онъ еще разъ тряхнулъ меня. А не то я вырву изъ тебя сердце и печенку. — И онъ снова тряхнулъ меня.

Я былъ до смерти напуганъ, а голова у меня такъ кружилась, что я ухватился за него обими руками и проговорилъ:

— Если вы будете такъ добры, сэръ, и позволите мн стать на ноги, то, можетъ быть, меня перестанетъ тошнить, и я лучше пойму васъ.

Онъ еще тряхнулъ меня, и затмъ, не выпуская изъ рукъ, поставилъ на гробницу и сказалъ: