Блеск клинка

Василий сказал Джастину, что господин все еще не совсем здоров и сможет посмотреть судовые документы через некоторое время. У капитана тоже слегка кружилась голова от кофе. Напиток ему не понравился, и он выпил его лишь из вежливости. Пьеру кофе тоже не понравился, к тому же он выпил его слишком быстро. Он вдруг с беспокойством почувствовал своего рода слабое опьянение от горького непривычного стимулятора, который Шейдаз приготовила по турецкому обычаю очень густым и крепким.

— Василий, — сказал Оглы по-гречески, — франки как обычно опьянели от кофе и старый выглядит весьма агрессивно, как козел.

— Осмелюсь предположить, милорд, — быстро прервал его Василий, — что необычный молодой человек может понимать и по-гречески.

— Клянусь святым, летающим гробом, может! — Оглы из осторожности продолжал по-болгарски. — Предложи гостям освежиться, Василий! Возможно, они хотят смыть с себя соль столь долгого плавания. Пусть Шейдаз ухаживает за юношей; пусть не дает ему больше кофе. Если она действительно не хочет быть подаренной, пусть ее сообразительность и твой намек подскажут ей, как вести себя. — Он продолжил по-турецки, чтобы было понятно Пьеру:

— А ты, после того, как желания гостей будут удовлетворены, приготовь для сэра Джона и генерального ревизора хороший обед. Мне будет приятно, Василий, если ты покажешь этот глупый трюк с длинным бамбуковым шестом.

Несмотря на зрелый ум, который Пьер уже угадал в Василии, евнух по-детски гордился своей чрезвычайной силой и неумеренно обрадовался возможности продемонстрировать ее в искусных трюках и пантомиме.

— Приказы господина горят в моем бесполезном сердце огненными буквами, — отозвался Василий, прижимая руку к сердцу и кланяясь.

Оглы учтиво наклонил голову, давая понять французам, что аудиенция окончена. Трапезундский вельможа в бассейне с обезьянкой на плече как-то ухитрился придать своему жесту первобытную величественность. Пьер был поражен сокрушительным, мощным воздействием его жеста и отнес это к неуловимому влиянию кофе, который был выпит на голодный желудок и придавал каждой неправдоподобной вещи приятный ореол правдоподобия. Пьер обильно потел в своей бархатной мантии. Внезапное подозрение об отравлении пронеслось в его сознании, но у Оглы не было причин отравлять его. Евнух, по-видимому, был способен на все, но Василий не станет отравлять его без указания хозяина. Наконец, Пьеру, стиснув зубы, удалось справиться с полетом фантазии. Определенно кофе был наркотиком, которого следовало остерегаться в будущем.

Василий провел Пьера в просторную комнату, где стоял диван с подушками и балдахином. За ней была еще комната, очень похожая на ванную, которую они только что покинули, но поменьше и не так богато оформленная.

— Не хочет ли генеральный ревизор освежиться? До обеда еще масса времени, — предложил Василий. — Осмелюсь сказать, сэр, что кофе, вероятно, разогрел вашу кровь. Ваш лоб весь пылает. Кофе иногда оказывает такое действие на непривычных к нему людей, но это действие быстро проходит. Попробуйте ванну, и если вы найдете ее слишком холодной, просто хлопните в ладоши и вам принесут горячую воду.

— Спасибо, Василий. Надеюсь, что она ледяная, — со смехом сказал Пьер.

Василий предвидел, что генеральный ревизор воспользуется ванной, что Пьер сразу же и сделал, но ожидал гораздо больших трудностей с капитаном. Он с поклоном вышел из комнаты, и Пьер слышал его задушевный разговор с сэром Джоном, которого он проводил в соседние апартаменты, об удовольствии от приема ванны.

Вода доставляла приятное ощущение. Они имела в точности комнатную температуру и очистила мозг Пьера от кофейного дурмана.

Внезапно за дверью послышалось какое-то царапанье. Пьер, сидя по шею в прохладной, освежающей воде, предложил человеку войти и был поражен, увидев слугу-турка с деревянной бадьей на плече. Из бадьи виднелись опилки.

— Можно? — спросил человек, отворачивая взор, потому что утонченные турки не любили лицезреть обнаженные тела.

— Конечно, — ответил Пьер, не вполне понимая, на что он соглашается.

Человек высыпал из бадьи в воду снег, прикоснулся рукой к сердцу и к губам и смущенно покачал головой. Затем, испуганный и пристыженный тем, что его удивление выразилось столь открыто, он покинул франка, предоставив ему посинеть от холода или заледенеть, если ему нравится, в заказанной им ледяной ванне.