Блеск и нищета шпионажа

Пока ФБР разматывало «кротов», военный атташе Львов и вся компания уже месяц мучились в Калифорнии, переезжая с места на место. Глава делегации принимал все меры, дабы избежать повторения ночного налета, моментально запирался на ключ и не отзывался ни на какие стуки. Однако Анна вела себя так, будто и не вылезала из его постели, и иногда публично гладила его по волосам и называла на «ты», что вгоняло в краску присутствующих при этом святотатстве сопровождающих.

Однажды в воскресенье, когда Львов в одиночестве обедал в ресторане, сплавив в кино Анну и свой эскорт, к его столику подсели добродушно улыбавшийся Оливер Уэст с мрачноватым коллегой, напоминавшим задумчивого ворона (это объяснялось не подвигами в русских степях близ Арзамаса-16, а всего лишь месячным пребыванием в больнице для алкоголиков).

— Извините, господин Львов, но мы хотели бы иметь с вами чисто профессиональный разговор, — сказал Уэст и положил на стол фотографию, при виде которой атташе чуть не хватил удар.

Анна словно колдовала с ним, и под ним, и над ним, — неужели все так непристойно выглядело? — по ее лицу бродили вожделеющие улыбки, а голая грудь… ужасно! и еще ужаснее лицезреть самого себя, похожего на похотливого монаха из Боккаччо, дорвавшегося наконец до своей цели. Дрожащими руками он разорвал фото на мелкие куски и швырнул в лицо Уэсту.

— Не волнуйтесь, господин Львов, — урезонил его Уэсг. — И помните, что у нас есть негативы. Вот мой телефон!

Сотрудники ЦРУ поднялись из-за стола и перешли в бар, явно не собираясь уходить и демонстрируя свою уверенность в успехе. Львов потерял аппетит и удалился к себе в номер, там он метался весь вечер, грызя от волнения, ногти. Как назло, именно в это время влюбленная Анна постучала к нему в комнату. Бурля от гнева, он рванул дверь и заорал, брызжа слюной:

— Иди отсюда вон, шлюха! Чтобы и духу твоего тут не было!

После этого выплеска он почувствовал слабость и рухнул на диван, положив под язык валидол. Потрясенная неожиданной грубостью, Анна, рыдая на ходу, помчалась к себе в номер, там она порылась в сумке, нашла пачку снотворного, перекрестилась и проглотила все содержимое, запив кока-колой. Затем она позвонила атташе, все еще доводившего свой пульс до нормы.

— Прощай, любимый! — театрально простонала она сквозь слезы и положила трубку.

Насмерть перепуганный Львов рванулся в ее номер, застал распростертой на постели и умирающей, как в «Даме с камелиями», позвонил портье и срывающимся голосом сообщил о самоубийстве (другого подходящего слова в английском языке он по нервности не отыскал). Примчалась «скорая», Анну пронесли на носилках через отель, Львов шел рядом (не убегать же в такой ситуации!), с ужасом думая, что все это фиксируют на пленку американцы. К счастью, дело обошлось легким испугом, и на следующий день советская делегация вместе с бледной, молчаливой Анной вылетела в Вашингтон. На аэродроме их встречали посол и Руслановский, взволнованный папаша бросился к дочке, а Львов отвел в сторону резидента.

— Александр Александрович, случилась беда: меня пытались завербовать американцы.

— С какой стати?

— Глупейшая история, — заволновался Львов. — Эта девчонка положила на меня глаз и буквально чуть не изнасиловала. Слово офицера, между нами ничего не было, я и не подозревал, что американцы засняли всю эту дурацкую сцену… ведь на фотографиях не видно, что ничего между нами не было… ну, полураздетые мы…

Атташе оправдывался, как мог, и выглядел жалко, словно его поймали на кобыле. Да как тут было геройствовать, если и ежу было ясно, что за такой разврат, да еще под американским наблюдением, полагалась позорная высылка в Москву, выговор или даже исключение из партии, ну а дальше служил бы затычкой в каком-нибудь дальнем гарнизоне. Он заискивающе смотрел в глаза Руслановскому, слывшему в совколонии жестким, но правдолюбивым, совсем недавно он даже защитил одного советника МИДа, по недомыслию заметившего, что Солженицын обладает талантом, хотя и сволочь, — высказывание дерзкое, по сути дела антисоветское. Правда, амурные дела резидент пресекал в зародыше, но не самолично, а перекладывая ношу на высокоморального парт-секретаря Шиловского, — оба дружили семьями и в Москве иногда вдвоем ходили на сторону: что позволено Юпитеру…

— Ерунда все это, я вам всегда верил и верю, — успокоил Львова резидент. — А вот насчет вербовки… почему бы вам не согласиться с их предложением? Мы будем снабжать их дезинформацией, заодно прощупаем их интересы. Поиграем с американцами, скажем, год, не больше. До истечения вашей командировки. Вы согласны? — Руслановский дал почувствовать, что отказ не принесет военному атташе ничего хорошего.

— Согласен, Александр Александрович!