Блеск и будни

— Если верить вашему отцу, то Индия скоро станет такой, что здесь не соскучишься.

— Вы имеете в виду лепешки и пули? Да, все это очень странно, правда? Как вы думаете, что это значит?

— Я в Индии слишком недавно, чтобы мнить себя экспертом. Знаете, Эмилия, вы очень красивая девушка, но в лунном освещении вы… — он замолчал.

— О, пожалуйста,продолжайте, — воскликнула она.

Он рассмеялся.

— Я чуть не забыл, что я старый женатый человек.

Она вздохнула.

— Полагаю, что вы безумно любите свою жену.

На его лицо набежала тень грусти.

— Да нет, — возразил он. — Не думаю, что слова «безумно любить» здесь уместны.

Эмилия подумала, глядя на этого печального и удивительно красивого молодого человека, что он возник из ее детских грез.

— Эмилия!

На террасу вышла леди Макнер. Дочь взглянула на нее с сожалением.

— Эмилия, дорогая, ты беспокоишь мистера Торна? — спросила леди Макнер, походя к ним.

— Конечно, нет, мама. Я развлекаю его, правда, Адам?

— Адам? — Ее мать была просто шокирована. — Уверена, что мистер Торн не разрешал тебе обращаться к нему по имени.

— Нет, он разрешил. — Она ликующе улыбнулась. — Больше того, я знаю сокровенный секрет Адама. Он действительно граф Понтефракт.

Леди Макнер, красивая женщина за сорок, взглянула с новым интересом на молодого гостя.

— Значит, леди Каннинг права? — проворковала она. — Дорогойлорд Понтефракт, почему вы держите себя так таинственно, странный вы человек? Если бы я знала… Мы должны принимать вас должным образом. Я устрою бал… да, на будущей неделе… Утром направлю приглашения… уверена, что и генерал-губернатор пожелает принять вас в правительственной резиденции…

— Пожалуйста, леди Макнер, — вежливо прервал ее Адам, — вы очень любезны, но я и в самом деле предпочел бы, чтобы люди не знали, кто я такой. Понимаю, что полную тайну теперь соблюсти нельзя, но… Во всяком случае, вам известно, что утром я уезжаю в Лакнау и, право, не могу изменить своих планов.

Выражение возбужденной надежды на лице леди Макнер сменилось холодным разочарованием.

— Ну, конечно, милорд, хотя общество Калькутты будет разочаровано. Однако, что делать. Пойдем, Эмилия. Тебе пора в постель.

— Ах, мама, ты относишься ко мне, как к ребенку.

— Я и считаю, что ты ребенок, — холодно заметила мать. — А теперь пошли. Не надо зря отнимать у лорда Понтефракта дорогое время.

Она взяла дочь за руку. Эмилия повернулась к Адаму.

— Я вас увижу завтра утром до отъезда, хорошо? — спросила она задумчиво.

Адам улыбнулся.

— Конечно. Спокойной ночи, Эмилия.

— Спокойной ночи, Адам… — она мечтательно прошептала его имя. Мать буквально тянула ее обратно в дом.

— Ты ведешь себя неприлично! — донеслось до Адама шипение леди Макнер, и они скрылись, оставив его на террасе в одиночестве. Он огляделся по сторонам и, облокотясь о балюстраду, вновь стал смотреть на луну и звезды. В разговоре с Эмилией он пренебрежительно отозвался о своей женитьбе, потому что Эмилия напомнила ему Лизу. На деле же Сибил ему нравилась, и его не покидало чувство вины с тех пор, как он оставил ее. Совсем некстати было произносить во сне имя Лизы, но все как-то чертовски не ладилось с тех самых пор, как пропала Лиза…

Именно в этот момент он почувствовал укол в шею. Он махнул рукой, чтобы отогнать, как он подумал, осу или пчелу, но вместо этого нащупал небольшую иглу. К тому времени, когда он выдернул ее, сознание уже стало покидать его. Он попытался устоять, покрепче уцепившись за балюстраду, но его колени подогнулись, и он упал на бок, потеряв сознание.

Из темного сада выскочили три индуса и бесшумно поспешили к его телу.

Он не проснулся сразу, как обычно по утрам, скорее, к нему постепенно начало возвращаться сознание. Он не знал, насколько длинной была эта ночь — прошли минуты или часы, у него не было представления об этом, — а теперь начал материализовываться реальный окружающий мир. Он находился в белой комнате, лежал на кровати, заваленной круглыми подушками, через стрельчатое открытое окно врывался и обдувал его горячий ветерок. Он неуверенно сел, вспомнил об иголке в шее. Он приложил к месту укола руку, но нащупал лишь небольшую припухлость. По отросшей щетине на подбородке, а также по чувству голода он понял, что, должно быть, провел в бессознательном состоянии по меньшей мере сутки. В это время отворилась дверь, и в комнату вошла одна из самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел. Она несла серебряную вазу, наполненную фруктами. Подойдя, она поставила ее возле постели. У нее была гладкая, красновато-коричневая кожа, пухлые чувственные губы, карие глаза блестели под накрашенными ресницами. В центре лба виднелся знак принадлежности к касте. Ей шло изумительное бледно-зеленое сари, волосы покрывала газовая вуаль.

— Проснулись? — улыбнулась она. — Вы, наверное, голодны. Я принесла кое-что поесть.

— Где я нахожусь? — спросил он, беря грушу и жадно ее надкусывая.

— Во дворце Его Высочества махараджи Раниганжа, кузена Нана Саиба. Он расположен к северу от Калькутты. Вас привезли сюда слуги Его Высочества Нана Саиба.