Блеск

– Когда дошло до дела, стражники не стали нас защищать. Только ее. Мидас всегда ее оберегает, выделяет. Даже в этом поганом путешествии к ней было особое отношение, заметили? Не держите путь целыми ночами, а то царская фаворитка утомится. Не ешьте пайки, потому что должно хватить царской фаворитке. Не идите слишком быстро, ведь царская фаворитка хочет прокатиться на чертовой лошади, неясно зачем! Все крутится вокруг нее! Постоянно!

Чувствую, что взгляды наложниц, как по команде, устремляются на меня.

– А потом, когда мы попали в переделку, как они поступили? Защищали ее. Пытались помочь ей сбежать, потому что жизнь остальных не имеет смысла. Мы – расходный материал. Нас легко заменить. – Мист открыто рыдает, и ее хрупкие плечи трясутся. – И вот мы здесь, в плену. Что, по-вашему, теперь с нами будет?

Рош пытается осторожно взять ее за руку, чтобы успокоить, но она скидывает ладонь и смотрит на меня с этой яростью, с этой испепеляющей ненавистью.

– Погубят. Вот что с нами будет. Нас погубят. Пока от нас ничего не останется. Сначала сделают из нас рабов, а потом продадут как товар. Но за ней-то царь явится. Заплатит за нее. Спасет свою фаворитку. Но не нас, – говорит Мист и горестно качает головой со слезами на глазах. – Не нас.

Возможно, прежде чувство вины и казалось паром, но теперь оно ощущается как открытая зияющая рана.

Все остальные наложницы продолжают смотреть на меня, слова Мист медленно оседают у них в головах, а я просто молча стою, чувствуя, как пересохло во рту и ноет рана.

Что тут скажешь? По ее мнению – по мнению их всех, – она права. Может, вины моей и нет, но эта омерзительная правда обоснованна.

Окажись я на их месте, что бы почувствовала, услышав тот приказ «защищайте фаворитку царя»?

– Хорошо, а теперь прекратите, – снова вмешивается Рисса, пытаясь разрядить обстановку. – Что бы там ни было, нам больше нельзя привлекать к себе нежелательное внимание, и без того его хватает.

Ее обычно соблазнительные губы жестко и упрямо поджаты, светлые локоны, беспорядочно разметавшиеся, испачканы чужой кровью.

Рисса смотрит на наложниц, на своих наперсниц, друзей.

– Мы знаем свое дело. Мы не проститутки из трущоб, а избранные царем Мидасом. Если хотим выжить, придется играть, но свое дело мы знаем. Знаем, как себя вести.

Наложницы теснее жмутся друг к дружке, стоя посреди корабля и спиной ко мне, изгою. К одиночке. Даже сейчас, когда мы оказались в жуткой ситуации, я одиночка. Но неудивительно, что они всегда меня ненавидели, всегда держали на расстоянии. Кто посмеет их в этом винить?

Я отворачиваюсь от них, от этого отчуждения. Ноги сами несут меня к краю корабля, где я побелевшими костяшками пальцев хватаюсь за борт.

В эту минуту единственный, с кем хочется поговорить, единственный, кто может меня подбодрить, лежит мертвым на снегу с колотой раной в сердце. Мой единственный друг мертв по моей вине.

Я обвожу глазами землю, разглядывая раскиданные и оставленные пиратами тела. Оставленные на погребение здесь, в Пустоши, облакам и ветрам.

Красные бандиты поднимают трап, возвращают его на место у стены, и в ту же минуту раздается гудок, означающий, что мы отправляемся в путь. Огненные когти рычат и шипят, и от гула сотрясаются доски под ногами.

Но взгляд мой остается прикованным к равнине. Я осматриваю, ищу, обыскиваю. Где он, где он…

Я проверяю дважды, но между бровями залегает складка, потому что не вижу его. Вижу остальных павших стражников, но не Сэйла.

Когда корабль приходит в движение, медленно скользя по обледенелой земле, я судорожно и растерянно оглядываюсь. Здесь. Он должен быть здесь.

Я вижу кровь, вижу место, где все произошло, где остановилось его сердце. Но не вижу Сэйла.

Руками сжимаю борт и продолжаю смотреть, но не вижу. Словно он просто встал и ушел. Разве что это невозможно. Но я не вижу его, Сэйла здесь нет, и я…

С кормы корабля, освещенной красными качающимися фонарями, раздается пронзительный смех пиратов, и я перевожу взгляд. Но зря я туда посмотрела. Не стоило.

С губ срывается сдавленный крик, и я зажимаю рот ладошкой. Пираты собрались кучей, за их красными повязками слышен смех, но он не приглушает их жестокости.

А Сэйл… мне не удалось разглядеть его на земле не потому, что я ошибалась в том, где он находился или чудом ожил, а потому, что они притащили его тело на борт.

Я с округлившимися от ужаса глазами смотрю, куда они его подвесили. Его безжизненное тело привязали в передней части корабля к заляпанной деревянной стойке.

Его примотали к столбу веревками. Безжизненные глаза Сэйла смотрят прямо перед собой, в пустоту, но этот взгляд предназначался мне, этот взгляд он подарил мне вместе со своим последним вдохом перед смертью.

Кто-то кричит:

– Наконец-то у нас появился парус!

Не знаю, чьи это слова. Возможно, капитана. Возможно, другого члена пиратской шайки. Не знаю, потому что в ушах стоит шум, а перед глазами все расплывается.

– Как думаете, он будет развеваться на ветру? – шутит другой. Издевательский смех громкий как гром, громкий как удары хлыста по рычащим чудищам, что нас тащат.