Блаженны нищие духом

С той среды прошло больше недели. Измотанный тяжелыми мыслями, взлетами и падениями настроения, Андрей субботним утром выглянул на стук в окно и не поверил своим глазам: там стояла Ани. Он кинулся открывать дверь, в спешке споткнувшись сначала о табурет, а потом о Герата.

— Заходите! Да заходите же! Как же я рад вас видеть! Я так беспокоился!

Ани с опаской посмотрела на Герата, но пес подошел, ткнулся ей в руку и вильнул два раза хвостом, выказав таким образом наивысшую степень своей расположенности. Андрей снял с нее шубу, повесил на крючок, сверху пристроил шапку и кинулся убирать со стола.

— А я вот с тортиком… — Ани поставила на освободившееся место коробку.

— Сейчас поставлю воду… Ну как вы? Я так боялся, что вы разболеетесь!

— Я тоже думала, что будет воспаление легких, не меньше, но утром встала как ни в чем не бывало. Все-таки где-то там далеко я сибирячка, — и она улыбнулась.

— Сибирячка? — удивился Андрей. — Ах, да… Вы говорили…

— Моя бабушка была родом из Сибири, — и Ани начала рассказывать историю семьи, тот ее причесанный вариант, который обычно доходит до потомков. Андрей по ходу дела задавал какие-то вопросы, и как-то так получилось, что она незаметно для себя перешла на свою жизнь и рассказала, чем жила, как жила, и, опустив причины, по которым она оказалась в России, закончила:

— И вот теперь я здесь, преподаю и даже прилично зарабатываю. А вы мне расскажете о себе? Там, в комнате, я видела картины. Это ваши?

— Мои. Я немножко художник, если можно так сказать. А рассказать о себе… даже и не знаю что… У меня так странно складывалась жизнь… Было столько плохого… В основном, только плохое и было…

— Если вам тяжело или вы не хотите об этом говорить, то не надо…

— Тяжело, конечно… Нет, тяжело вспоминать. Я воевал в Афганистане, считайте, мальчишкой еще. Оттуда тянутся такие нити… и так они меня опутали, что, когда я пытаюсь из них выбраться, они либо душат, либо режут в кровь. Понимаете, война сама по себе — страшное дело… И воспоминаний от нее хватит до самой смерти… Да еще так получилось, что я оказался втянутым даже сам не знаю во что. То ли я был невольным свидетелем чего-то, что-то видел, но в ту минуту не осознал, и, скорее всего, за это меня два раза пытались убить. Один раз там, в Афгане, а второй раз уже здесь. И если бы я еще знал за что, я мог бы как-то этому противостоять, а так…

— Так вы здесь скрываетесь?

Андрей вспыхнул от стыда и досады.

— Нет. Я уже давно ни от кого не скрываюсь. Просто мне негде больше жить.

И он, в свою очередь, стал рассказывать обо всем: о войне, как его ранил Леха, как он вернулся домой, к маме, а ее уже похоронили, как он мыкался, как оказался здесь, как ходил по помойкам, чтобы дать собакам выжить, как выхаживал Герата… Ани всю колотило и от рассказа Андрея и от мысли: сейчас или никогда, сейчас или никогда…

— Вот так. Вот такая моя жизнь, — он сделал ударение на слове «моя».

Ани набрала в легкие побольше воздуху, посмотрела Андрею в глаза, замерла на секунду — и выдохнула:

— Андрей, вот мой телефон…

Андрей поморщился. Он испугался, что сейчас она начнет предлагать ему какую-нибудь материальную помощь… Интуитивно поняв его чувства, Ани не дала ему ничего сказать по этому поводу.

— Вот мой телефон на тот случай, если после того, как я вам сейчас кое-что расскажу, вернее, кое в чем признаюсь, вы меня выгоните.

— Признаетесь? Мне? — от удивления Андрей даже как-то по-детски открыл рот.

— Признаюсь. И если вы меня выгоните, я больше не приду, не буду вас беспокоить. Но у вас будет время обдумать все спокойно и принять решение. И позвонить, если сочтете возможным.

— Господи, да что такое, Ани?

— Сейчас… Сейчас я вам все расскажу. С чего же начать… Весной в Москву приезжал один человек, искусствовед… Я уж буду говорить все, как есть. Он искал талантливых художников, чтобы скупать по дешевке их картины и во Франции делать на них деньги. Он купил ваши картины, и их очень высоко оценили. И тогда ему в голову пришла идея…

Ани говорила и говорила, выкладывая всю подноготную затеянной аферы.

— И вот я приехала сюда, чтобы женить вас на себе и увезти в этот домик в пригороде Парижа, где вы могли бы иметь спокойную жизнь, не заботиться о холстах и красках и писать ваши картины, а они бы, раскрутив имя и создав шумиху, зарабатывали бы на вас большие деньги. Вот и все.

Сердце Ани бешено колотилось, и ей казалось, что его слышно. Зависла пауза, а потом Андрей каким-то деревянным голосом спросил:

— А вы? Вам заплатят, и на этом ваша миссия закончится?

— Нет… Они же считают вас сумасшедшим… Простите… Домик собирались купить на мое имя, я должна была жить там с вами, присматривать за вами и за хозяйством. А они буду мне ежегодно платить. Плюс небольшой процент с продаж…

Руки у нее тряслись. Сейчас он встанет и укажет ей на дверь… Вновь наступившая пауза длилась и длилась, и это было мучительно.

— Я согласен, Ани. Пусть все так и будет. Может быть, там вы узнаете меня поближе и сможете полюбить… Что я должен делать?

— Же… Же… Жениться на мне… — Ани, не выдержав страшного нервного напряжения, заплакала.