Блаженны нищие духом

Андрей поставил вариться картошку, нарезал и обжарил ливерную колбасу, достал и открыл деликатес — банку толстолобика в томате, нарезал хлеб. Разгреб на столе завалы грязной посуды, мусора, окурков, с трудом отмыл две щербатых тарелки и поставил их на стол. Когда картошка сварилась, он тихонько постучал в дверь и приоткрыл ее: Ани спала. Рядом, привалившись к ней спиной, нагло дрых Герат. Андрей смотрел на ее лицо, милое, какое-то бесхитростное, по-детски обиженное, и вспоминал о трех потерянных им женщинах: о маме, Насте и Машке. Все три когда-то дали ему счастье, и всех троих отобрала судьба. И он бессилен был против нее. А был ли он бессилен? А вдруг это не так, и он мог что-то сделать, как-то их удержать?

Мама… Он виноват перед ней, что не писал. Но даже если бы он писал, что бы это изменило? Она бы все равно получила бы эту проклятую похоронку…

Настя… Прошла мимо него, отвернувшись. Она, конечно же, узнала Андрея, но не захотела даже просто подойти и сказать: «Здравствуй, я рада, что ты живой».

Машка… «Что я мог сделать тогда? Дать ей то, что она получила от мужа, я все равно бы не смог. Вечно нищенски прозябать в дворницкой квартире — вот и все, что я ей дал бы. Она сделала все правильно. Ради Кристинки… Значит, это я такой никчемный, копчу небо почем зря. И какая женщина захочет быть рядом со мной? Разве что такая же полубомжиха, как я сам…»

«А вдруг произошло чудо, и бог послал мне четвертую? Дал мне шанс?» — подумал он и тут же сам себе ответил: «Дурак… Вот дурак… Размечтался… И как это ты себе представляешь? Она завтра уйдет и не вспомнит, как тебя зовут. Да может быть, у нее муж, дети…» Внутренний диалог продолжался: «Нет у нее никаких детей и мужа… Точно нет…» — «Да даже если у нее нет ни мужа, ни детей, чем ты можешь быть ей интересен? Предложишь ей остаться здесь?» — «Да… Ничем… Глупо все это» — «Вот то-то что ничем… Глупо…» Он вздохнул, включил старинную настольную лампу, выключил верхний свет, взял лист, карандаш и сел в кресло рисовать спящую Ани.

Утром Андрей, как и обещал, разбудил ее пораньше. Ани оделась, кое-как умылась, есть не стала — болела голова, болели все мышцы — и засобиралась уходить.

— Ну что же, мне пора. Надо ехать… Еще раз вам огромное спасибо.

— Да ну что вы, в самом деле… Тут не о чем говорить…

— Говорить как раз есть о чем. А если бы не вы? Что бы со мной было? Ну ладно, Андрей. Спасибо вам. Я пойду.

— Подождите, я вас провожу немножко.

— Нет-нет, не беспокойтесь. Я найду дорогу.

— И все-таки я вас провожу.

Андрей довел ее до остановки. Ожидание было молчаливым и неловким. Выручил трамвай.

— Еще раз спасибо! — крикнула уже из трамвая Ани.

Дверь закрылась, и Андрей поплелся обратно.

Дома Ани первым делом позвонила в школу и предупредила, что ее не будет. Потом долго лежала в ванне и, покрываясь в горячей воде холодными мурашками, с запоздалым ужасом вспоминала вчерашнее происшествие, понимая, что ее могли изнасиловать, убить… После ванны она почувствовала себя совсем разбитой и решила поспать. Когда ее разбудил звонок Жерара, было уже темно.

— Ты мне только скажи: да или нет? Ты с ним познакомилась?

— Да, — с трудом ответила Ани. В горле саднило, и продолжала болеть голова.

— Все прошло удачно, на твой взгляд?

— Думаю, да.

— Хорошо. Умница. А что голос такой?

— Простудилась.

— Ладно, выздоравливай. Болеть нам нельзя. Буду звонить.

«У меня, наверное, будет воспаление легких…» — подумала Ани и побрела в ванную поискать в привезенной с собой аптечке что-нибудь подходящее, но ничего лучше аспирина не придумала, поэтому приняла две таблетки и устроилась перед телевизором, но тут же поняла, что ничего не воспринимает. Она заварила себе чай, достала полюбившиеся «Коровки», стала есть одну за другой и думать. Если отбросить плохое, то все получилось наилучшим образом. Через пару дней, при условии, что окончательно не разболеется, она поедет к нему с сувенирами, они разговорятся, она пригласит его куда-нибудь посидеть… И тут же она поняла, что с сувенирами к нему не пойдешь. «Для него эти сувениры ничего не значат, и никуда он со мной не пойдет. И никакой он не сумасшедший. И все, что они задумали, — провально. Безумие, чистой воды безумие… Как можно было на что-то рассчитывать, не зная ни человека, ни его обстоятельств… Даже будь я красавицей, даже если я залезу к нему в постель, это не значит, что он влюбится в меня и женится. Он не захочет уезжать… Если бы у меня был год, два года, может быть, мне удалось бы что-то сделать… А так… Впрочем, можно задержаться здесь и попытаться подойти к нему ближе, заслужить его доверие… Нет, Жерар не будет ждать два года. Он и года не будет ждать. Ему нужно сейчас. Надо позвонить Жерару, сказать, что это безумие. Пусть придумывают что-нибудь другое». С этими невеселыми мыслями Ани отправилась спать в твердой уверенности, что завтра непременно разболеется.