Вопрос «когда?» был номером третьим. Время поджимало страшно. Было понятно, что картины Андрея кто-то покупал. Может быть, это были случайные покупатели, но могло быть и другое: конкуренты, причем находящиеся в более выигрышной позиции. Если кому-то во Франции пришла в голову идея с перехватом и последующим контролем Блаженного, то почему бы ей не прийти в голову кому-то в России? Опять же бюрократические проволочки, не говоря уже о времени, которое уйдет на то, чтобы уломать его жениться… Ведь кто знает, что у него в голове? До какой степени он не в себе?
Вопрос номер четыре касался женщины: дело было в том, что кандидатура была всего одна. Искать какую-то другую и обрабатывать ее было уже некогда. И еще неизвестно, как пойдет дело с уже имеющейся…
Все было настолько хрупко и шатко, начиная с предполагаемой будущей стоимости картин и кончая согласием художника жениться. И все это походило бы на абсолютно идиотскую аферу, если бы не четыре полотна, висящих у Жерара. Они смотрели на картины и понимали, что даже старый интриган Немец просто не посмеет не признать их шедеврами, и что игра стоит свеч.
Надо было начинать действовать и по ходу дела, если это потребуется, вносить исправления в сценарий. Неделя обещала быть сумасшедшей.
ЖЕРАР И АНИ
На улице было пасмурно, прохладно и сыро. Ани с Жераром зашли в кафе, больше похожее на ресторан, и, заняв в углу столик, пили кофе с пирожными немыслимой вкусноты. Народу практически не было, обстановка располагала к откровенному разговору, и Жерар осторожно начал прощупывать почву.
— Всегда завидовала трем вещам: голосу, пластике и умению рисовать. У меня абсолютный слух, но в детстве я не ценила этого. Мне так хотелось уметь танцевать, петь и рисовать. Но я была и до сих пор остаюсь неуклюжей, и я не нарисую даже домика…
— Но ведь вы поете, у вас талант…
— Понимаете, есть талант, и есть способности. Это разные вещи. У меня кое-какой голос и кое-какие способности…
— Что вы имеете в виду? Что есть некая граница между талантом и способностями?
— Сейчас объясню. Когда есть талант, он мучает, терзает изнутри в поисках выхода и рано или поздно находит этот выход.
— А если не находит?
— Если нет, то человек погибает. Ну, не погибает… Не знаю… Спивается… Он не живет.
— А почему способности не могут быть, скажем, зародышем таланта?
— Не могут. Я же говорю, это разные вещи. Часто говорят: «вот такой-то, талантливый человек, а так и не реализовался…» Это не талантливый человек. У него были способности. А у способностей слишком слабые семена. Попадут они на жирную почву, да если их будут поливать, — прорастут. Не попадут — ну и не надо. И куча причин при этом: не было в детстве инструмента, мама хотела, чтобы стал юристом, а не пианистом…
— Деньги для семьи надо было зарабатывать…
— Вот-вот… Понимаете, талант сжигает, сжирает изнутри… Он перешагнет через все: через мамины амбиции, через семью — он найдет инструмент, клочок бумаги и карандаш… Талант — это голод, а не аппетит… Я не умру и не сопьюсь, если завтра перестану петь.
— Но, Ани, согласитесь, что у просто способных есть и какие-то достойные вещи, может быть, не гениальные, но вполне…
— Это капли, Жерар, капли от того, что предназначалось гению от бога и по пути немного расплескалось.
— Интересная вы женщина…
— Просто я многое видела, Жерар, многое пережила и потом много обо всем этом думала.
— Вы мне когда-нибудь расскажете?
— Зачем вам это?
— Мне хотелось бы понять вас.
— Знаете, понять — значит принять на свой борт. А я — слишком неудобный, слишком громоздкий груз. И я не люблю обременять собой.
— Вопрос в другом.
— В чем же?
— Захотите ли вы разместить свой груз на моей потрепанной лодке.
— Не такой уж потрепанной, Жерар.
— Не такой уж громоздкий, Ани… Ани, хочу задать вам один вопрос.
— Давайте.
— Вы могли бы послать ко всем чертям вашу «Птицу» и отойти от этого, уйти навсегда, бесповоротно?
— Жерар, этим я зарабатываю на жизнь. А так… Я же говорила, что не умру, если перестану петь.
— Сколько вы еще сможете петь? А что потом?
— Жестоко… Что потом? Ничего. Я ведь так и не научилась копить.
— Что значит «ничего»? Вы собираетесь покончить с собой?
— Конечно же, нет. А вообще я не заглядываю так далеко.
— А если у вас завтра пропадет голос?
— Ну, невелика потеря.
— А вы? Что вы будете делать?
— Зачем вы меня пугаете, Жерар? А знаете, что я буду делать? Ха! Я уеду в Россию. И стану преподавать французский. Давать частные уроки! Вы же сами как-то говорили, что там можно прожить.
— Это мысль! А у вас там кто-нибудь из родственников остался?
— Родни полно. Другое дело, что они меня не знают. И, скорее всего, многие не знают о самом моем существовании.
— А вы серьезно насчет России? Думали об этом?
— Да нет, только что в голову пришло. Когда вы меня загнали в угол.
— Ну а что… Это вариант…