Благодарность

— И кстати, я поговорила с сиделкой и объяснила ей ваши просьбы. Она пообещала быть внимательнее и не переделывать за вами ничего, если в этом нет необходимости. Она сейчас тоже в отпуске, но на будущей неделе вернется. Я зайду к вам узнать, все ли благополучно.

— Не знаю даже, как вас…

— Не благодарите меня, мадам Сельд, это моя работа. Что ж, мне пора. Хорошего дня.

ЖЕРОМ

Она с нетерпением ожидает меня.

Она знает мое расписание. Знает, что я здесь уже с утра, но мы встретимся только в три часа дня. Как заведено по вторникам. Уверен, она гадает, не забегу ли я к ней пораньше, просто чтобы сказать пару слов. Я думал об этом, но не хочу напрасно будоражить ее. Мне нужно время, чтобы поведать ей обо всем.

Настало три часа дня, и я наконец вхожу в комнату к Миша.

Она делает над собой усилие и привстает. От медперсонала я узнал, что с недавних пор она часто лежит в постели целыми днями.

Миша принарядилась, накинула на плечи платок с рисунком в цветочек, который я не раз нахваливал. Присаживается обратно в кресло.

При виде меня ее лицо проясняется.

— О! Добрый день… Же…

— Добрый день, Миша, вы не представляете, как я рад вас видеть. Скажу честно, я по вам скучал!

Она улыбается. Приглаживает волосы, которые примялись за время долгого лежания в кровати.

— Как ваше самочувствие?

— О, нормально. Ну и… эти… друзья?

— Ох! Мне столько всего нужно вам рассказать. Вы готовы?

— О да. Очень.

Она не сводит с меня глаз.

Все будто замедляется: стук ее сердца, ритм движений, моргание век. В комнате звенящая тишина.

— Ну так вот. Перед отъездом я позвонил Мари. Вы казались мне очень усталой, и я тревожился за вас. Мы немного поговорили, и Мари сказала мне, что вы разыскиваете людей, которые спасли вас во время войны, и что вы подали новое объявление, но на него так никто и не откликнулся. Она видела, что это очень печалит вас. У меня не было никаких особых планов на отпуск, и я решил поехать туда. В Ля-Ферте-су-Жуар. Мне нравится импровизировать. Я остановился в приятной маленькой гостинице и несколько дней бродил туда-сюда, задавал вопросы в кафе, в булочных, на рынке, побывал у нотариуса, у врача. Наконец мне повезло: я отыскал старого сапожника, который знал Николь и Анри Ольфингеров. Имена совпадали; к тому же ему был известен слух, что в годы войны эти супруги прятали у себя еврейскую девочку. Сапожник объяснил мне, что у Ольфингеров есть дочь по имени Мадлен, она вышла замуж за человека из Ля-Ферте и живет там по сей день. Я отправился к ней. Она очень приветливо встретила меня и поведала ту же историю. Ее родители часто рассказывали, как все было. Они все помнили и думали о вас.

Я делаю паузу и внимательно смотрю на Миша. Она не сводит с меня глаз. Ждет продолжения.

— Вас к ним привела ваша мама. Она хотела отвезти вас в свободную зону и оставить у друзей в департаменте Роны. Но дорогу стали бомбить, и поезд остановился в чистом поле, неподалеку от Ферте-су-Жуар. Ваша мать взяла вас за руку, и вы пустились бежать. Наконец она увидела первый дом, он располагался примерно в километре от города. Мать посадила вас под дерево и велела ждать, не сходя с места. Она постучалась в дверь. Ей отворила Николь Ольфингер. Ваша мама уговорила эту молодую женщину, которую видела впервые в жизни, принять ее семилетнюю дочку. Она сказала: «Нужно забрать у меня малышку. Я вернусь, но сегодня ее нужно у меня забрать. Пожалуйста». Анри вышел на крыльцо, они с женой переглянулись и сказали «да». Ваша мама повторила, что вернется. Но она так и не вернулась.

Я делаю новую паузу. Всматриваюсь в лицо Миша. Оно не выражает ничего, кроме чрезвычайного внимания к моему рассказу.

— Они прекрасно понимали, что делают. Чем рискуют. Они сожгли ваше пальто с нашитой желтой звездой. Они прятали вас. Все это время. Соседям и друзьям они говорили, что вы их племянница. В октябре сорок третьего в Ферте-су-Жуар случилась облава, человек пятнадцать депортировали. Николь и Анри боялись, что на них донесут, и они спрятали вас под брезентом в сарае, там вы провели всю ночь, но, к счастью, никто не пришел. Война закончилась, и однажды утром в дверь их дома постучалась какая-то женщина. Двоюродная сестра вашей матери. Та успела написать ей письмо и по памяти нарисовала план, чтобы тетя могла отыскать вас. На случай, если дела пойдут плохо. Ваших родителей депортировали спустя несколько дней после маминого ухода из Ля-Ферте. Так звучит история, которую рассказала мне Мадлен, дочь Николь и Анри Ольфингеров, родившаяся после войны. Когда ее будущие родители приютили вас, они только-только поженились. Анри умер несколько лет тому назад, а Николь еще жива. Она живет в местном доме престарелых. Ей девяносто девять лет.

Миша сидит лицом ко мне. Слезы беззвучно текут по ее щекам.

Я беру ее ладони в свои: они такие холодные, что мне становится страшно.

— Миша, как вы? Мне продолжать?

Она кивает.