Благими намерениями

Мальчик быстро прошмыгнул внутрь и пристроился у огня, потирая замерзшие руки. Кто-то сунул ему кружку с кипятком.

— Ты что здесь делаешь, мальчик? — спросил я, присаживаясь рядом. — Заблудился?

— Мне дядя Саша велел к доктору Максиму Сигизмундовичу в Тучин идти. Вот я решил срезать дорогу…

«Дядя Саша» — это, должно быть, Александр, сообразил я. А Максим Сигизмундович — вон он, в углу спит. Это что — конспирация у них, подпольщиков, такая? Вроде если чужие люди здесь, то не догадаются, о чем речь? Я заметил, что Гац снова открыл рот, покосившись на доктора.

— Болеет твой дядя Саша, что ли? — быстро спросил я, опережая Василия. — Далеко ведь до Тучина! Ближе доктора не нашлось?

— Не-е-е… — протянул мальчик. — То родич его. Дядя Саша велел о здоровье справиться, спросить — может, помощь какая нужна.

— Так давай прямо сейчас и спросим. Вон твой доктор лежит! Якоб, разбуди Максима Сигизмундовича!

Доктор проснулся от первого же толчка в плечо, но никак не мог понять, что же от него хотят. Пользуясь заминкой, мальчик тут же, с пулеметной скоростью, затараторил:

— Ой, вы и есть Максим Сигизмундович? Вот удача-то! А я уж думал, что еще не пойми сколько верст по морозу ногами идти! Вам привет от дяди Саши! Помните такого? Вы у Сосенок с ним встречались, помните?..

Поток слов не прекращался, наверное, минуты три, а то и все пять. Под конец, слушая этого мальца, я уже настолько запутался, что не понимал вообще ничего. Сознание зацепилось только за две вещи «Максим Сигизмундович» и «Сосенки». Остальное, на мой взгляд, было вообще полным бредом, предназначенным только для того, чтобы отвлечь внимание от ключевых слов. Может, это немного и наивно — пытаться запутать таким образом вероятного провокатора, но на мне такой прием почти сработал. Доктор, как и все остальные присутствующие, выглядел полностью осоловевшим.

— Хватит, малый! — Я хлопнул ладонью по колену. — Говори, что Александр передать велел. Ты же от него? Не бойся — мы как раз те, к кому ты шел.

— Сработало, значит? — дурашливо ухмыльнулся пацан, прервав свои словоизлияния. — Вот и на немца с полицаями — работает. Как заболтаю их, так толмачи фашистские вообще не могут перевести. А ежели толмача у немцев нет, те сразу пропускают. Пара раз даже шоколаду дали. С полицаями только сложнее. Пропускают, конечно… Но могут и пинка дать. А вас я сразу узнал — дядя Саша все в точности описал.

— Так чего Александр передать велел? — Я решил снова направить разговор в нужное русло, а то как бы пацан снова не увлекся.

— Завтра, как стемнеет, вас будут ждать в Большом Житине у кладбища, — сразу же посерьезнел мальчик. — Скажете, что нашли на дороге три подковы и одной можете поделиться.

— Три подковы — можем одной поделиться, — кивнул я.

— Ладно, побегу я. — Предваряя мои вопросы, малый поставил на пол давно опустевшую кружку и поднялся. — До города еще идти и идти. Хоть бы за два дня управиться…

Так, окутанный целым облаком болтовни, в которую невозможно было даже вставить слово, мальчик исчез за дверью, оставив нас в полном недоумении.

— Шустрый… — высказал свое мнение Дронов. — Такой заболтает — забудешь, как самого зовут.

— Кстати, он так и не представился, — рассмеялся я. — Действительно — шустрый!

Есть что-то пугающее в ночи у сельского кладбища. В принципе, в любом кладбище ночью есть что-то пугающее, но в сельском — особенно. В городе, в моем времени, как — постоянное движение, шум машин, горят фонари… Пусть на кладбище своя атмосфера, но и дыхание жизни краем его цепляет. Но на селе… Полная тишина, разрываемая только звуком собственных шагов, никаких признаков жизни… Даже отдаленный свет окон расположившегося неподалеку села кажется далеким и недостижимым, как свет звезд. Невольно в голову лезет всякая чертовщина, и понимаешь, чего так испугались бандиты в «Неуловимых мстителях», хотя раньше, до боли в животе, смеялся над их страхом перед нехитрыми шуточками тех самых мстителей. Уже час, как стемнело, и мы, лежа в снегу, не замерзли еще только благодаря теплой одежде и предусмотрительно прихваченным еловым лапам для подстилки. Говорить абсолютно не хочется. Кажется, стоит нарушить тишину — и начнется… Причем неизвестно, что именно «начнется», но тебе этого совсем не хочется.

— А, в биса твою душу! — Громкий мат, донесшийся со стороны дороги, идущей вдоль кладбища, заставил вздрогнуть. Учитывая окружающую нас мрачную атмосферу, мои штаны остались сухими лишь чудом.

Повернувшись в Шпажкину, я уловил его ответный взгляд — одновременно удивленный и перепуганный. Видно, не на одного меня так действует атмосфера кладбища. Прошло пять минут. Неизвестный все продолжал оглашать криками окрестности. Судя по всему, у него что-то случилось с лошадью. «Понадобится помощь…» — вспомнил вдруг я слова того болтливого пацана. А не наш ли это связной?

— Денис, прикрой, — прошептал я, поднимаясь из сугроба.