Благие намерения

Милл чувствовал себя плохо. Пока он лежал пластом или хотя бы не предпринимал попыток что-то сделать, все было хорошо. Рубцы от плети заживали, плечи уже не болели, однако удержать мало-мальски тяжелый предмет он пока не мог. Сеглера это не раздражало. Спешить им было особо некуда. Никому не пришло в голову, что градоначальник убит не власти ради и даже не из мести, а исключительно из-за куска древней керамики; да вряд ли кто об этом куске и знал. Сеглер даже не вызвал гаарна. Честно говоря, не хотелось расставаться с каратьягом. Нравилось ощущение. Он поглаживал оба осколка, чувствуя мягкое тепло, словно от кошачьей шкурки. И ждал преследователей. Если долго сидеть на месте, враг придет сам. У него терпения не хватит. Сеглер почти жаждал нападения. А развлекался тем, что слушал разговоры своей команды. Уже ненужной. С врагами они, пожалуй, справятся, и незачем рассказывать, что враги не страшны.

Как обычно, интересно было слушать Милла и Дарби: и жизнь у них была поразнообразнее, и рассказывать они оба умели. Что уж такого мог поведать вояка Гратт – об очередной войне? И то не мог. Его волновала тяжесть кошелька, а вовсе не цели и задачи боев, в которых он поучаствовал. А у Тимаша и того не было, как дезертировал он лет двадцать назад из армии герцога Ритенского, так и разменивался на всякую мелочевку, никчемный и мелкий человечек, готовый и предать, и тем более продать. Сеглер не опасался. Больше, чем Деммел, не предложат. Собственно, единственным важным поступком в его жизни было именно дезертирство: рвавшийся к короне герцог погубил практически все армию и огромное количество мирных людей, потому что призвал на помощь беспринципных магов, которых разметали маги принципиальные. Вроде Деммела. Люди, считающие, что магия должна идти человечеству на пользу, а не во вред. Даже удивительно, как люди, обладающие подобной мощью, смогли сохранить подобный идеализм. Сеглер даже подозревал, что это взаимосвязано. Может, по-настоящему сильная магия не дается в руки тем, кто ее не достоин.

А с другой стороны – Катастрофа. Ошибка мага? Намерение мага? Древний забытый даже богами артефакт? Наказание богов? Вот больше богам только делать нечего, как накрывать подобным проклятием самую заурядную страну.

В общем, Тимашу и Гратту рассказать особо было нечего; да и Эриш… Что она знала в жизни? Родителей, охотно продавших ее в бордель? грязных клиентов? ненависть и презрение? Странно, что она вообще сумела сберечь какие-то человеческие чувства… Впрочем, одиночество порой бывает неплохим лекарством от ненависти. Она устала быть одинокой и строит себе иллюзию дружбы. Наверняка ведь понимает, что кончится дело – и повернется к ней спиной забавный эльф вместе со своим верным другом, уйдут и даже не оглянутся… Хотя с Милла станется даже в гости ее пригласить. Только она не придет. Она достаточно сообразительна, чтобы понимать разницу между доброжелательным спутником и другом. Или нет? Она ведь и не знает, что такое друг…

Риттеру было что порассказать, и он не стеснялся. Ни разу слова правды не сказал, но был при этом так естественно убедителен, что все верили в его истории… Верили, что это именно его истории.

Милла одного старались не оставлять. Конечно, нянчился с ним преимущественно Дарби, но и Риттер не гнушался. Почему, интересно, он обронил это убийственное «я выпускник Гиллена»? Хотел посмотреть на реакцию эльфа? Сеглер и мысли не допускал о сентиментальном желании поделиться. Профессиональные убийцы не сентиментальны. Особенно настолько высококвалифицированные. А Милл не задал ему ни единого вопроса, даже когда они оставались наедине. Пока не задал. Сеглер навострил уши.

– Ты скрываешься от своих?

– Своих? – усмехнулся красавчик. – Ну, можно и так сказать. Хочешь сдать?

– Я похож на сумасшедшего? – искренне удивился Милл. – Связываться с Гилленом в любом виде? Нет уж, спасибо. Просто любопытствую. Ты, конечно, можешь не отвечать.

– Конечно, могу, – потянулся Риттер. – А могу и ответить. Да, я скрываюсь. Найдут – убьют. То есть казнят.

– В назидание?

– Нет, просто так надо. Гиллен – это навсегда.

– Что ты сделал?

– Не убил.

Милл глубоко задумался и задал правильный вопрос:

– Но ведь кто-то другой убил все равно?

– Конечно. Хочешь узнать, зачем тогда я этого не сделал? А не знаю. Седьмой год об этом думаю и не знаю. Поддался эмоциям, наверное. Но как я мог поддаться тому, чего нет?

– Значит, есть.

Риттер посмотрел внимательно и улыбнулся. Не хотел бы Сеглер встретиться с такой улыбкой в темном уголке.

– Нет. У гилленов нет эмоций. Убираются еще на начальном этапе обучения. А если не убираются, то убирается ученик. Все очень просто, Милл. Мне кажется, что я не убил из любопытства. Хотелось узнать, смогу ли спрятаться. Смог.

– Рано или поздно найдут, если то, что я слышал, правда хотя бы наполовину.

– Найдут, само собой, – равнодушно бросил Риттер. – Мне уж и надоело, да вот инстинкт самосохранения у меня развит непропорционально сильно. В один момент я просто перестану прятаться, меня найдут и убьют.

– Как-нибудь показательно?