Читаем Битый лед полностью

…И еще пять суток пробивались мы на восток, но самолет больше не прилетел. Арктическая навигация была в самом разгаре, и работы капитану-наставнику хватало. Я только сумел узнать от Кузнецова, что Юлий Петрович десять лет тому назад уволился в запас, недолго пробыл на берегу, а потом поступил работать в Мурманское пароходство. Капитанил на ледоколах, ходил в самые отдаленные точки и вот уже несколько лет работает капитаном-наставником, на должности донельзя почетной и ответственной.

— Откровенно говоря, мы иногда задумываемся, что заставляет его до сих пор плавать? — рассуждал Иванников. — Ведь ему уже пятьдесят три.

Юлию Петровичу было куда больше, но я промолчал. Впрочем, догадывался, почему этот человек, который во время войны не единожды хаживал по клокочущим минным полям, награжденный тремя боевыми орденами, много переживший и поплававший, не расстается с морем.

Неизбывная романтика высоких широт жила в душе бывшего студента Харьковского университета. Война сделала Домашенко офицером и моряком, но море он любил той немногословной и немного застенчивой любовью, которая свойственна истинным мореходам. Я помню, как командир часами не уходил с мостика в те редкие на Севере дни, когда раздергивалась завеса серых облаков и южная синева заливала студеное Баренцево море.

«Вы, механик, стихи пишете. Так вот напишите так, чтобы эта синева каждому в душу запала…»

Я пробовал так писать. Не получалось… Юлий Петрович учил меня и другому. Когда мы возвращались с боевого траления у Канина Носа, тральщик затерло во льдах. И еще, на беду, полузатонувшим бревном — топляком погнуло лопасти гребного винта. Я никогда не видел обычно сдержанного, немного жестковатого командира таким оживленным, таким общительным, как в эти три дня, когда в ледяной воде трюмные в легководолазных костюмах правили лопасть, а сигнальщики не сводили глаз с белого горизонта…

Командирской выдержке, командирской требовательности учил меня капитан-лейтенант Домашенко.

В этот день на «Щербацевиче» только и разговоров было, что об этой удивительной встрече.

Наконец пришла радиограмма из штаба проводки: разрешалось движение, и мы двинулись втроем в море Лаптевых. Впереди «Алапаевсклес» (он был потяжелее, а следовательно, понадежнее), а за ним «Щербацевич» и «Котик».

Море Лаптевых ничем не отличалось от предыдущих, разве стало еще холоднее. Штилевая погода продолжала сопутствовать нам. До 115-го меридиана караван дошел без ледоколов. Здесь кончался Западный сектор Арктики и начинался Центральный. Теперь нашим продвижением руководил СВУМФ — Северо-восточное управление морского флота со столицей в Тикси.

Подошли еще два судна: пионер «Галина Комлева» и архангельский сухогруз «Ковда», и нас повел ледокол «Мурманск». Шли кильватерной колонной. Туман. Видимость три кабельтова, не более. А тут еще началось поле крупнобитого многолетнего льда.

Льдины, как шкуры бурых медведей, вывалявшихся в снегу. Громадные, метров до десяти в поперечнике, с горбами торосов. Между ними голубели молодые льдины, непонятно как затесавшиеся в эту компанию.

Мы уперлись и стали ждать, что будет дальше. «Мурманск» подумал-подумал и… дал ход. И караван, как слепец, нащупывая дорогу руками локаторов, двинулся за ним.

Вот тут-то я и увидел нашего Петра Петровича Иванникова в работе.

Только вчера он клялся, что бросил курить, а тут прикуривал от одной сигареты другую. Стремительно, чуть пружиня, словно вратарь в воротах, перемещался он по мостику от крыла до крыла, то и дело приникая к окуляру локатора. Команды следовали одна за другой: «Пол-оборота влево!», «Так держать!», «Одерживай!», «Полборта вправо!», «Руль прямо!», «Влево помалу!»

Неподвижный, как изваяние, рулевой Зиновенко бесстрастно репетовал команды, вплоть до: «Есть потише! Одерживай внимательно!» Шли самым малым. Динамики надрывались:

— «Щербацевич» — «Котику»: Дали малый вперед.

— «Ковда» — «Гале Комлевой»: Впереди сплошное поле!

— «Мурманск» — «Ковде»: Подтянитесь, подтянитесь, мы от вас уже в 5 кабельтовых!

По мнению Петра Петровича, «Мурманск» вел нас отвратительно. Отрывался от каравана, не обращал внимания на то, что делают суда.

«Разве это проводка?!» — то и дело жаловался Иванников, ища во мне сочувствия. Я представлял себе, что говорит сейчас по поводу «растянувшихся, болтающихся во льдах» капитан ледокола, и на всякий случай отмалчивался.

В густом молоке тумана еле-еле просматривалась щель во льдах, в которую по одному входили суда каравана.

Вдруг, в кабельтове от нас, перерезая нам курс, показалось… желтое пятно! Фонарь!!

Судно надвигалось неумолимо. Уже можно было различить острый нос, вот уже вынырнули из тумана надстройки…

Иванников до отказа перевел рукоятку машинного телеграфа. «Полный назад!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Писатель и время

Будущее без будущего
Будущее без будущего

Известный публицист-международник, лауреат премии имени Воровского Мэлор Стуруа несколько лет работал в Соединенных Штатах Америки. Основная тема включенных им в эту книгу памфлетов и очерков — американский образ жизни, взятый в идеологическом аспекте. Автор создает сатирически заостренные портреты некоронованных королей Америки, показывает, как, какими средствами утверждают они господство над умами так называемых «средних американцев», заглядывает по ту сторону экрана кино и телевидения, обнажает, как порой причудливо переплетаются технические достижения ультрасовременной цивилизации и пещерная философия человеконенавистничества.ОБЩЕСТВЕННАЯ РЕДКОЛЛЕГИЯ:Бондарев Ю. В., Блинов А. Д., Бененсон А. Н., Викулов С. В., Давыдов И. В., Иванов А. С., Медников А. М., Нефедов П. П., Радов Г. Г., Чивилихин В. А., Шапошникова В. Д.

Мэлор Георгиевич Стуруа , Мэлор Стуруа

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука