Будущее без будущего

ТАКТ ВРЕМЕНИ

Это не предисловие, а скорее, как говорят музыканты, затакт…

В феврале 1919 года в Советскую Россию приехал известный американский писатель Джозеф Линкольн Стеффенс. Он посетил Москву, встречался с Лениным. Суммируя свои впечатления о посещении первого в мире социалистического государства, Стеффенс заявил репортерам в Париже: «Я совершил путешествие в будущее, и оно прокладывает себе дорогу». Эту фразу он воспроизвел несколько видоизмененно и в своей «Автобиографии» (1931 год) — «Я видел будущее, и оно действует». Стеффенс обладал прозрением. Ведь он был в стране, пораженной разрухой и голодом, исполосованной глубокими ранами мировой и гражданской войн, задыхавшейся в кольце империалистической блокады. И тем не менее Стеффенс разглядел главное.

В середине двадцатых годов в Соединенные Штаты приехал Владимир Маяковский. Америка переживала бум. Депрессией еще не пахло. И тем не менее поэт разглядел главное. В стихотворении «Небоскреб в разрезе» этот гигант, влюбленный во все гигантское, написал о «разбольшущем» нью-йоркском доме, что он «совсем дооктябрьский Елец аль Конотоп». А в заключение подвел итог, овеянный легкой грустью и глубоким разочарованием человека, бывшего когда-то футуристом:

Я стремился
   за 7000 верст вперед,
а приехал
   на 7 лет назад.

Мне пришлось работать в Соединенных Штатах почти пять лет в качестве собственного корреспондента «Известий». Изъездил, излетал и исходил я за эти годы сотни тысяч миль. Побывал почти везде, куда пускают иностранца с советским паспортом. Недавно вернулся на Родину. Люди, естественно, спрашивают: «Ну, как?» Пытаясь вывести предельно сжатую формулу из бесчисленных уравнений-воспоминаний-впечатлений, я все чаще склоняюсь к одной, перефразирующей слова Стеффенса: «Я видел будущее, и оно не действует».

Сейчас небоскребы в Нью-Йорке много выше, чем во времена Маяковского. Техника — без юмора — на грани фантастики. Дороги — мечта. Вряд ли какое-либо капиталистическое государство, включая изобретательную Японию и трудолюбивую Западную Германию, догонит Соединенные Штаты по крайней мере в этом столетии. Многое из того, что изобретено в Америке и уже успело войти в быт, — будущее для Азии, Африки и даже старушки Европы. И все-таки это будущее не действует. Действуют лифты и холодильники, действуют бесшумные унитазы и регуляторы цветочного аромата в квартирах. Но лифты вздымают вас во все тот же дооктябрьский Елец, и вы вдыхаете аромат все того же дооктябрьского Конотопа.

Да, время — понятие относительное не только в естественных, но и в социальных науках, в жизни общества. Об этом и пойдет речь ниже, о материальном богатстве и духовной нищете в числе прочего…

Конечно, не вся Америка — мертвый дом, не все американцы — обыватели, умеющие пользоваться компьютерами, или, наоборот, компьютеры, запрограммированные на обывательщину. К тому же, как говорил поэт, американцы бывают разные — которые пролетарские, а которые буржуазные. Я — о последних.

МЕРТВЫЙ ДОМ

Говорят, что глаза — зеркало души. Не знаю, не заглядывал. Этим делом, по-моему, занимаются лишь гипнотизеры и попрошайки. Да еще зеленые следователи, постигающие тайны психоанализа. И подхалимы. А вот окна — зеркала дома. Это уж точно. Сам знаю. Не раз заглядывал…

Окна дома № 800 по Пятой авеню похожи на крепостные амбразуры. На грязные закоптелые стекла натянуты стальные кольчуги. Поверх сетчатых решеток наложены тяжелые чугунные квадраты-прутья толщиной в ножку кабинетного рояля. И, наконец, массивные железные ставни на могучих петлях, сорвать которые не под силу даже библейскому Самсону, еще не подвергшемуся стрижке в салоне обольстительной Далилы.

Со стороны Пятой авеню дом обнесен выкрашенным в коричневый цвет высоким забором, на верхотуре которого буйно растет кустарник колючей проволоки. Со стороны 61-й стрит забор утыкан железными кольями и припудрен битым стеклом. Мраморная арка обрамляет литые двери главного подъезда, напоминающие не то сейф-патриарх «Чейз Манхэттэн бэнка» в Даун-тауне[1], не то вход в фамильные склепы Монтекки и Капулетти. Такие двери невозможно открыть. (Они, по существу, противоречат самому понятию «дверь», отрицают его.) Их можно только взорвать динамитом или разбить прямой наводкой из крупнокалиберного артиллерийского орудия.

На дверях, на окнах, на заборе красуются овальные нашлепки, предупреждающие, что «Эта территория оберегается от взломщиков и грабителей системой замков и оповещения «Холмс электрик протектор». С нашлепок, воспроизводящих эмблему электрического Шерлока Холмса, на вас смотрит юное розовощекое создание неопределенного пола в боевом шлеме римских легионеров, в белой тунике, со щитом и мечом. Меч зигзагообразный, символизирующий молнию, электрический разряд. За спиной юного создания, видимо, дама его сердца, которую он защищает от похитителей. Дама сердца имеет контуры стандартного конторского сейфа.