Битый лед

— «Красин» поработал что надо: пробил канал в двести миль, от островов Скотт-Гансена до острова Нансена. — Борис Макарович ткнул пальцем в муравейник островов на крупномасштабной карте. — Но, повторяю, не будет опыта — никакой канал не выручит, хотя у нас и навигационное оборудование улучшается, да и ледоколы мощнее становятся. Вам обязательно надо еще и на «Красине» побывать. Ну, да это я вам организую.

Соколов глянул в корму, где, вздернув нос, бодро шел за спиною атомохода наш «Володя», и продолжал:

— Когда у тебя в проводке такие малыши, то смотришь за ними как мать за детьми. Помню, после училища большинство моих товарищей пошли плавать в «загранку». И вы думаете, я им завидовал? Нисколько. А ведь на ледоколах нелегко: длительное время во льдах. Заходов никаких, трясет…

Эту тряску мы уже ощутили. Она была повсюду: на «мосту», в жилых помещениях, на палубах. И даже в центральном посту — группе отсеков, связанных с атомной энергетикой, — мелкая, поначалу едва различимая дрожь трясла стальные листы палубного настила.

«Святая святых» атомохода — реактор — нам показали в тот же день. Почтительно смотрели мы через толщу бронестекла на белый, почти заподлицо с палубой барабан, утыканный стержнями приборов. Сзади топтался старший инженер Михаил Петрович Филиппов. Его худощавое, с аккуратно подстриженными усиками лицо выражало вежливое внимание — и только. Сколько «ахов» наслышался он за семь лет службы на атомоходе!

А между тем караван медленно, но верно подвигался вперед. Льдины уже трехметровой высоты обнажали перед нами свое брюхо. Мы вступали в полосу многолетних льдов.

Ранним утром в каюту вбегает вахтенный штурман:

— Вставайте, мужики, такой кадр — по льду идет медведица с двумя медвежатами!

Вскакиваем и, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, мчимся на «мост». Медведица в кабельтове от борта, не более. Белоснежная, важная. Останавливается, нюхает воздух, даже видно, как из черных ноздрей идет пар. Медвежата умилительны: тычутся мордами в материнский зад, поочередно становятся на задние лапы и смотрят в нашу сторону. Кроме Вити и меня, за ними наблюдает только верхняя вахта. Ледокол спит. И тут я замечаю, что он не только спит, но и стоит. Вот те на! Ночью началось интенсивное сжатие, и атомоход «сел». Даже 44 000 лошадей не вытянули…

Дублер капитана, невысокий, с залысинами на широком лбу, Григорий Абрамович Энтин говорит, что мы ждем, когда подойдет «Красин» и начнет нас окалывать. От него же мы узнаем, что в 10 часов полетит в ледовую разведку вертолет.

Получаем «добро» Бориса Макаровича и втискиваемся в кабину вертолета, сначала Магидсон, затем в оставшееся пространство я. На командирском сиденье пилот Виктор Подкумейко, рядом с ним гидролог Андрей Смирнов. Вертолет начинает размахивать лопастями, не спеша, разминаясь, потом все быстрее и быстрее. Кабина ощутимо вздрагивает, и мы взлетаем. Под нами атомоход, притулившийся к нему «Щербацевич», в отдалении чернеют еще два судна каравана. Прямо по курсу остров Белуха. У Андрея на коленях планшет, рисует ледовую обстановку. Иногда он и Подкумейко о чем-то оживленно переговариваются. Они это могут: у них ларингофоны. Мы с Магидсоном можем объясняться только знаками. В основном это поднятый кверху большой палец: «Здорово!»

Снежницы то обжигают голубизной, то становятся матово-зелеными. И припай до самого горизонта. В него, как булыжник, брошен остров. Это и есть Белуха.

Андрей оборачивается, показывает вниз. Вот это медведь! Громадный, с длинной шеей, он бежит по припаю, ежеминутно задирая голову и оглядываясь на нас.

Мы так засмотрелись, что не заметили, как сели. Первым выскакивает Подкумейко и, расправляя богатырские плечи, прохаживается перед вертолетом. Остров гол и необитаем. Ни травинки, ни деревца. Только зеленые бугорки мха да камни, переплетенные желтыми узорами лишайников. Посреди острова бетонная башня маяка. На ней доска, на которой написано, что в районе острова 25 августа 1942 года ледокол «Сибиряков» вел неравный бой с фашистским тяжелым крейсером «Адмирал Шеер». Так доносятся сюда, в ледяное безмолвие, глухие раскаты минувшей войны.

Прилетаем обратно на атомоход, а тем временем подходит «Красин». Теперь я вижу, что такое проводка: два мощнейших ледокола ведут одного «Валю Котика». Атомоход буксирует, «Красин» окалывает.

На мостике становлюсь невольным свидетелем разговора по радиотелефону капитана Соколова с капитаном «Котика». Привожу его почти дословно.

Капитан «Котика»: Прошу передать меня на буксир «Красину». У вас из-под кормы такие «колыбахи» летят, что вы мне пробьете корпус.

Капитан «Ленина»: Я капитан Соколов. Занимайтесь своим делом и позвольте нам знать, кто будет вас буксировать!

Переключает тумблер на канал «Красина» и говорит капитану Ефиму Владимировичу Акивис-Шаумяну:

— Он мне голову морочит. Не понимает льда, не понимает обстановку. Когда этого не понимают капитаны с других пароходств, то уж ладно, но когда не понимают свои, полярные, то до слез обидно.

Капитан «Красина»: