Битвы орлов

Среди старых, сизых елей встречались кряжистые дубы и бугристые липы. Лес то расступался, открывая красивые изумрудные лужайки с прозрачными ключами, то сгущался вновь, закрывая небо; звериные тропы упирались в бурелом, там и тут между толстенными стволами темнели замшелые валуны, которые в рассветном сумраке можно было принять за сгорбленные фигуры; в оврагах зеленые перья папоротников скрывали под собой топкую жижу. Невидимые варакушки щебетали в кустах на разные голоса, где-то в вышине выбивал свою дробь пестрый дятел, цвинькали синицы, серо-рыжие кукши носились стайками, раскрыв веером хвост и посвистывая "куук-куук". Иногда лошади всхрапывали, почуяв крупного зверя, но ни лисы, ни росомахи не решались показаться на глаза, лишь случайно потревоженные кусты указывали на их недавнее присутствие.

Ехать можно было только шагом, в один конь. Проделав верст двадцать, вышли к довольно большой поляне у ручья; Булгарин объявил привал. Уланы достали косы и принялись косить траву для лошадей, которых им было приказано размундштучивать поочередно. Несколько человек разводили костер и прилаживали над ним котел, другие отправились за грибами. Расставив часовых с заряженными штуцерами, корнет решил размять ноги в ожидании завтрака.

Налетевший ветер зашумел густыми кронами и сдул надоедливых комаров. От костра пахнуло дымом, но сквозь него вдруг пробился тонкий запах ананасов. Булгарин пошел на запах, трепеща ноздрями. У самого ручья покачивались невысокие стебли с зазубренными листочками, сбрызнутые ароматными розовыми каплями княженики, которую нижние чины называли мамурой. Фаддей принялся собирать ягоду прямо в шапку, то и дело отправляя горсть себе в рот и зажмуриваясь от удовольствия.

В грибную похлебку всыпали крупу, которую везли с собой в саквах. Подкрепившись, продолжили путь и еще версты через две завидели впереди селение в пять больших деревенских домов. Булгарин взял с собой двух улан, финна-переводчика и лазутчика, оставив остальных в лесу.

Рахманов отправил его на это задание, чтобы дать возможность отличиться. Фаддей только о том и мечтал, однако не строил из себя удальца и принимал всевозможные предосторожности. Он уже навидался разных зверств, какие учиняли местные крестьяне с захваченными врасплох русскими; лазутчик, которого ему навязали — то ли датчанин, то ли жид-выкрест из Гамле-Карлебю, — не внушал ему доверия, а простодушие финна-толмача казалось напускным. В животе холодным клубком свернулся страх, спина взмокла. Когда навстречу всадникам вышли несколько крепких неприветливых мужчин, юный корнет, стиснув в руке поводья, нарочно старался говорить низким, густым голосом. Им нужен провиант и фураж, они заплатят, — и велел унтер-офицеру развязать кожаный мешок с мелкой серебряной монетой.

Крестьяне вынесли лепешек, крынку сливочного масла, большую бутыль мутного самогона, несколько кувшинов с кислым молоком и торбы с ячменем, Булгарин отсчитал им двести рублей ассигнациями и мелочью. Припасы доставили уланам, которые вышли из леса, но оставались на опушке, в ружейном выстреле от деревни; корнет велел финну передать крестьянам, что, если они приблизятся к часовым или совершат хоть малейший неприязненный поступок в отношении солдат, всю деревню сожгут. Достав из-за пояса заряженный пистолет (второй висел на витишкете), Фаддей вошел в дом, точно Ринальдо Ринальдини.

Комната была просторная и чистая, с простой деревянной мебелью. Корнет, переводчик и лазутчик уселись за стол, им подали соленую рыбу с яичницей и крынку кислого молока. Поселяне устроились на скамьях, положив руки на колени, и смотрели, как они едят; те, кому места не хватило, встали у стены. Это действовало на нервы.

С едой расправились быстро, но тотчас уйти не получилось. Седой старик, сидевший в середине лавки, подал голос:

— Вы, верно, возвращаетесь в Россию, господин офицер?

— Нет, я еду в Рауталампи к главному отряду.

(Пусть так и скажут своим, если те вздумают устроить засаду.)

— Странно, — сказал старик. — А мы слыхали, что господа русские погостили и возвращаются домой.

Булгарину стало тоскливо. Он опасался разговоров "о политике", не зная точно, что можно говорить, а что нельзя и где проведена черта, к которой лучше не приближаться. Почта сквозь финские леса не продиралась, прибытие живого курьера с донесением считалось чудом, поэтому никто ничего не знал наверное. Ходили слухи о неудаче генерала Раевского при Лаппо, после которой он вынужден был отступить на юг, к Алаво, а шведы завладели проезжими путями к Вазе. Барклай-де-Толли точно уехал в Россию, сдав командование Тучкову 1-му, оправданному по следствию; причиной отъезда официально считалась болезнь Михаила Богдановича, хотя меж офицеров говорили, что всему виной неприязнь к нему главнокомандующего, который не может простить Барклаю дружбы с Беннигсеном. Во всяком случае, государь теперь точно узнает из первых рук, как обстоят дела, и не замедлит прислать подкрепление. Пожалуй, об этом сказать можно.

— Финляндия присоединена к России, вам было об этом объявлено.