Битвы орлов

Отношение Волконского о выходе из армии ему вернули с выговором, потому что составлено не по форме. Он решил подождать до сентября и подать новое.

***

После двух кружек кваса с хреном голове стало легче, а язык уже не напоминал собой сухую губку. Но лишь когда денщик вылил на голову Сержу ковш холодной воды, звуки и краски мира обрели былую прелесть.

Солнце стояло в зените; в небе носились ласточки, еще какая-то птичка тоненько пела: тли-тли! Впереди — долгий летний день, который нужно чем-то занять до вечера.

Вчера кутили у Валуева на Черной речке. Обед перешел в ужин, а когда варили жженку, оказалось, что Давыдова нет — сбежал на дачу к своей красавице-жене. Это не по-товарищески! Воротить его! Несколько кавалергардов, в одних нательных рубахах и панталонах (сюртуки давно были сняты), отловили мирно пасшихся лошадей и поскакали охлюпкой на Строгановский мост. За краснокирпичной Предтеченской церковью пустились во всю прыть через Дворцовый двор; охрана спохватилась слишком поздно, когда шалуны уже проскакали сквозь парадные ворота; вихрем промчались через второй наплавной мост и скрылись от погони в Лопухинском саду. Дача Давыдова была на берегу Карповки, там все уже спали. Волконский кричал вместе с другими: "Отдавайте нам беглеца, он наш" — в тайной надежде увидеть хоть одним глазком прекрасную Аглаю в неглиже. Толстяк Александр Львович вышел на крыльцо, всячески уговаривал не шуметь и оставить его в покое; его заставили просить прощения за дезертирство и лишь тогда воротились кружным путем назад. Когда же они разошлись? Верно, под утро…

Братья Каблуковы уже куда-то ушли. В "артели" Волконского они были старше всех; Василий, получивший под Аустерлицем три сабельных удара по голове и две раны штыком в грудь, страдал от ломоты и даже, по ходатайству штаб-лекаря, получил дозволение носить вместо каски обычную шляпу; в кутежах и попойках он не участвовал, и Платон тоже воздерживался из солидарности с ним. Зато Поль Лопухин еще лежал в избе на походной кровати; кувшин с квасом дожидался его пробуждения.

Поль требовал от вина не веселья, а забвения: его угораздило влюбиться безответно. Любая девица была бы рада ухаживаниям ангельски красивого кавалергарда, единственного сына у богатого отца, однако коварный Амур послал свою роковую стрелу из небесно-голубых глаз Жанетты Алопеус — супруги русского посланника в Стокгольме, "насильственный и неимоверный поступок" в отношении которого послужил оправданием войне в Финляндии. Граф Алопеус, родом финн, был старше своей жены на семнадцать лет и Полю с Сержем казался стариком, хотя приходился ровесником Депрерадовичу. Наружность его была самая неприветливая, он вечно хмурил густые брови, сжав тонкие губы, и вовсе не говорил по-русски. Зато его прелестная супруга, идеал немецкой красоты, повергла к своим изящным ножкам половину Петербурга; сам государь, un homme a femmes[41], почтил ее своим вниманием и стал восприемником ее дочери, недавно появившейся на свет. Однако кроткая графиня легко отражала приемы самых отъявленных сердцеедов и безошибочно лавировала в обманчиво тихом заливе высшего света, избегая подводных камней. Поль был безутешен; Серж тоже страдал: Кирилл Нарышкин всё-таки женился на Мари Лобановой…

Дверь сарая открылась, и оттуда в белом облаке появился Чернышев с безупречно напудренными волосами. Денщик в серой рабочей блузе безудержно чихал; Alexandre прогнал его, смахнул невидимую пылинку с рукава парадного красного вицмундира, аккуратно надел черную фетровую шляпу с султаном из белых, черных и рыжих петушиных перьев… Видно, собрался ехать в Павловск или на Каменный остров.

Волконский прятался за иронией, потешаясь над той важностью, какую Чернышев придавал пудрению волос, однако эта броня не защищала от уколов ревности: Alexandre сумел угодить и государю своим рапортом, и французскому императору; его вновь посылают в Париж, Наполеон уже изъявил свое согласие его принять. Чернышевские пророчества начинали сбываться: в середине июля испанцы разбили французов при Байлене; в парижских бюллетенях ограничились замечанием о том, что "сия неожиданная новость придала отваги повстанцам", зато в английских газетах писали, что генерал Кастаньос захватил в плен двадцать тысяч человек, Жозеф Бонапарт со своими генералами бежал из Мадрида за Эбро, и Наполеон в ярости. Скорее всего, ему придется преподать урок испанцам самому, раз остальные полководцы без него беспомощны, и Alexandre станет тому свидетелем! Он будет наблюдать гения на поле боя!

САВОЛАКС