Битва за Рим

Няня оказалась тут как тут. Ливия Друза забрала у нее малыша и сама внесла его в гостиную.

– Вот, Квинт Сервилий! – с улыбкой молвила она. – Познакомься: это твой сын. Красивый, правда?

В Ливии говорила материнская гордость: маленький Цепион вовсе не был красив. Впрочем, и уродцем его нельзя было назвать. Десятимесячный мальчуган спокойно сидел у матери на руках, глядя прямо перед собой, серьезный и неулыбчивый, в отличие от большинства своих сверстников. Прямые густые волосы на его головке были ярко-рыжими, глаза темно-карими, ручки довольно длинными, личико худым.

– Юпитер! – удивленно вскричал Цепион. – Откуда у него взялись рыжие волосы?

– Марк Ливий говорит, что рыжей была семья моей матери, – безмятежно откликнулась Ливия Друза.

– О!

Цепион вздохнул с облегчением. Дело было не в том, что он подозревал жену в неверности, а в том, что он не любил двусмысленностей. Не будучи нежным папашей, он даже не попытался взять малыша на руки; его пришлось подтолкнуть, чтобы он пощекотал мальчика под подбородком.

– Ладно, – сказал наконец Цепион. – Отдай его няньке. Пора нам побыть наедине, жена.

– Но скоро время ужинать, – попыталась возразить Ливия Друза, отдавая ребенка няне, заглянувшей в комнату. – Ужин и так запоздал. – У нее отчаянно колотилось сердце, поскольку она отлично знала, что сейчас последует. – Не можем же мы откладывать его до бесконечности!

Не обращая внимания на ее слова, Цепион закрыл ставни и запер дверь.

– Я не голоден, – проговорил он, снимая тогу. – Если голодна ты, тем хуже для тебя. Сегодня тебе придется обойтись без ужина, жена!

Даже не будучи чувствительным и проницательным человеком, Квинт Сервилий не мог не заметить перемену, происшедшую в жене, стоило ему лечь с ней рядом и властно притянуть ее к себе: она была напряжена и совершенно невосприимчива к его ласкам.

– Что с тобой? – разочарованно спросил он.

– Подобно всем женщинам, я все меньше люблю это занятие. Родив двоих-троих детей, женщины теряют к нему интерес.

– Ничего, – рассердился Цепион, – тебе придется им заинтересоваться. Мужчины нашей семьи славятся воздержанием и высокой моралью, мы не изменяем женам. – Реплика эта прозвучала до смешного напыщенно, словно была заучена наизусть.

Соитие их можно было назвать успешным только условно; несмотря на ненасытность Цепиона, Ливия Друза оставалась холодной и апатичной; страшным оскорблением для мужа стало то, что его последнее по счету достижение ознаменовалось ее похрапыванием: она умудрилась уснуть! Он грубо тряхнул ее.

– Откуда у нас возьмется еще один сын? – крикнул он, больно хватая ее за плечи.

– Я больше не хочу детей, – пробормотала она.

– Если ты не поостережешься, – мычал он, приближаясь к кульминации, – я с тобой разведусь.

– Если развод будет означать, что я могу и дальше жить в Тускуле, – ответила она, не обращая внимания на его стоны, – то я не стану возражать. Ненавижу Рим. И вот это ненавижу. – Она выскользнула из-под него. – Теперь можно мне поспать?

Он был слишком утомлен, чтобы продолжать препирательства, но с утра, едва проснувшись, гневно возобновил давешний разговор.

– Я твой муж, – завел он, стоило ей встать, – и ожидаю от тебя, жена, соответствующего поведения.

– Я же сказала: все это мне больше не интересно, – резко ответила она. – Если такое положение вещей тебя не устраивает, Квинт Сервилий, то предлагаю тебе развестись со мной.

До Цепиона дошло, что она жаждет развода, хотя мысль о ее неверности его пока не посещала.

– Никакого развода, жена.

– Тебе известно, что я сама могу с тобой развестись.

– Сомневаюсь, чтобы твой брат согласился на это. Впрочем, это не важно. Развода не будет – и точка. А интерес будет – у меня.

Он схватил свой кожаный ремень и сложил его вдвое. Ливия Друза непонимающе уставилась на него:

– Перестань паясничать! Я не ребенок.

– Ведешь ты себя именно как ребенок.

– Ты не посмеешь ко мне притронуться!

Вместо ответа он заломил ей руку за спину, одновременно задрав ее ночную рубашку. Ремень начал звонко хлестать по ягодицам и бедрам. Сперва Ливия Друза сопротивлялась, пытаясь освободиться, но потом ей стало ясно, что он способен сломать ей руку. С каждым ударом боль делалась все нестерпимее, прожигая ее насквозь, как огнем; сначала она всхлипывала, потом разрыдалась, потом ей стало страшно. Когда она рухнула на колени и попыталась спрятать лицо в ладонях, он схватил ремень обеими руками и стал хлестать ее согбенное тело, не помня себя от злобы.

Ее крики доставляли ему наслаждение; он совсем сорвал с нее сорочку и лупцевал до тех пор, пока его руки не обвисли в изнеможении. Отпихнув ногой упавший на пол ремень, Цепион накрутил на руку волосы жены, рывком поставил ее на ноги и подтолкнул к душной нише, где стояла кровать, смердевшая после бурной ночи.